Омут
Несколько недель назад мы праздновали череду выигранных сражений. С каждым глотком вина ощущалась не только его пряность, но и вкус предстоящей победы в длительной и опустошающей войне. Большое торжество, на котором собрались благородные мужи многочисленных знатных семейств, шло до самого утра. Шло до утра, а протрезвели только несколько недель спустя, когда ситуация ухудшилась до крайней степени паршивости.
Этим утром передо мной стояла тарелка наспех приготовленного супа и бокал того же праздничного вина, сильно разбавленного и более не ударяющего в голову глупыми надеждами и неоправданной самоуверенностью. Пить мне совсем не хотелось. Так же как никому из тех, кого довелось увидеть этим утром.
— Ваша Светлость, — обратилась ко мне Элла, маленькая упитанная женщина с каштановыми волосами, собранными в тугой пучок. Она была рядом, сколько себя помню, потому её появление сейчас не вызывало вопросов. — Скушайте, Ваша Светлость… с самого вечера ж ничего не ели…
Даже в момент, когда последние пути к побегу были перекрыты, все, кто мог бы выручить — пали от меча или сгорели в пучине войны, она оставалась рядом и заботилась обо мне, как о маленьком ребёнке, несмотря на то, возраст и физическое развитие позволяли выйти замуж и выносить наследника.
— Я сыта, — отвечала я, глядя исподлобья на парочку бравых военных, что перехватили нас при побеге через старые замковые тоннели. — По горло сыта.
Один из них, чьи густые каштановые усы торчали из-под полузакрытого шлема, любопытно сверкал своими крысиными глазками. Я желала бы сейчас иметь под рукой остро наточенный кинжал, чтобы избавиться от липкого взгляда мужчины, проведшего несколько долгих лет на войне.
— Просто попробуйте… — прошептала женщина на тон ниже. В её голосе читалась едва ли не мольба, словно передо мной находился не простецкий обед, а нечто такое, что могло бы решить все навалившиеся проблемы. — Я готовила сама и добавила туда особенную приправу… как в детстве.
Как в детстве… В последний раз, когда ела стряпню Эллы, я мучилась несварением несколько долгих и мучительных недель. Она совершенно не разбиралась в готовке, но так хотела угодить «маленькой принцессе», которую любила всем сердцем, что сотворила для меня нечто особенное, по рецепту, передающемуся из поколения в поколение. Дичь, тушеная с лесными травами, которые, по преданиям, и служили гарантом красоты всех эльфийских женщин. Блюдо оказалось безумно вкусным, но едва ли переносимым слабым детским организмом.
Я подняла глаза — Элла смотрела на меня умоляющим взглядом, и я поняла её намерения. Умереть от отравления — в действительности намного более приятная смерть, чем от рук неприятеля. Но и она не спасла бы тело от надругательства. У меня наготове был иной план действий.
— Ваша Милость, — обратилась я к крысе, и его взгляд заблестел пуще прежнего, словно он почувствовал себя значимым. — Я могу встать, дабы открыть окно? Здесь душно.
— Сам открою, — буркнул тот. — Только там, Ваше Высокоблагородие, не морской бриз. Город даж за стенами смердит палеными костями. Так что я бы не советовал вдыхать глубоко. Мало ли ещё… с непривычки-то платьице высокоблагородной блевотиной запачкаете.
Второй, худощавый на лицо, с огромными желтыми глазами, лукаво усмехнулся. Я услышала, как фыркнула сидящая позади Элла, почувствовала, как тяжелая ладонь легла мне на плечо. Она старалась успокоить, утихомирить нрав, понимая не хуже меня, как может быть опасен враг. Я не боялась. Я знала, что совсем скоро всё закончится. Нужно только подойти к окну.
— Покорнейше благодарю за совет, но помощь мне покамест не надобна, — улыбнулась я, легко проглотив скабрезность. Поднявшись со стула, сжала ладони перед собой и решила воспользоваться явным расположением этого мужчины ко мне. — Прошу вас, как человека благородного, для кого офицерская честь — не пустой звук. Не откажите даме в маленькой просьбе.
— Ишь как ладно говорит! — лихо заметил второй, завистливо покосившись на товарища. Они переглянулись. Во взгляде обоих блеснул огонёк надежды, что и они, бедные-несчастные, приставленные няньками к принцессе, которую и пальцем нельзя тронуть, получат хоть немного удовольствия от сегодняшнего дня. — Веревочки-то на груди приспусти, ваш высокблагородье, ежели дышать нечем… а то как-то неправдоподобно звучит.
— Ах, ты!.. — прошипела Элла и привстала. Её успокоил лязг меча, демонстративно вытащенного из ножен на пару дюймов. Успокоил настолько, что она, бедная, наверняка побледнела до смерти, как это случалось с ней каждый раз после несчастного случая на охоте. Я слышала, как тяжко она осела, и была счастлива, что не могу видеть её глаз, полных боли и отчаянья.