Вот даже сейчас - стоит же. Внутри, про себя, в очередной раз сдыхает, но стоит. Плечи ровно держит даже, несмотря на бьющую дрожь. Подбородок не опускает и смотрит прямо, не моргая и без единого намёка на слёзы, потому выжжено всё там, под кожей, где должна быть душа.
- Так кто из себя святую невинную овечку с бестиарием в тихом омуте строит, а, Красивая? - ухмыляется Королёв.
После его слов все вокруг оживают. Смотрят шокированно то на него, то на неё. Галдят. Обсуждают увиденное. Кто-то во всеуслышание поддерживает парня смехом и улюлюканьем. Кто-то хмурится, теряется, не может понять как реагировать.
Но всем без исключения очевидно одно - Ромочка Королёв, что учится с ними без году неделя, за каких-то пару минут выбил пьедестал из-под ног самой невыносимой и засевшей в печёнках у кого не спроси стервы университета, когда это не удалось никому за два года учёбы.
браво, милый
ты ничем не лучше меня
Он спрыгивает со сцены и ленивой походкой молодого хищного зверя направляется к ней. Встаёт в на расстоянии одного шага и в открытую наслаждается результатом своих действием, слегка наклонив голову к плечу и внимательно осмотрев её с головы до ног.
- Ничего не скажешь, Лилечка?
Гордеева моргает, чувствуя, как жжёт глаза, словно в них щедро насыпали песка. Заторможено кривит губы в усмешке. Хрипит на болезненном выдохе свой ответ.
- Что, Красивая? - парень щурится. - Прости, я не расслышал.
- Я тебя… - повторяет громче каким-то замогильным, неживым, ломким голосом, который сама слышит впервые. - Уничтожу, - и тут же, не дожидаясь, переспрашивает: - Уничтожу, слышишь?
В ореховых глазах вспыхивает интерес, граничащий с безумием или, лучше будет сказать, запредельной ебанутостью.
- Обещаешь?
- Даю слово.
- Буду с нетерпением ждать этого момента, красивая. Может, хотя бы у тебя это получится.
- Не сомневайся. Я всегда довожу дело до конца.
В поле её зрения попадает бледный как смерть Мишка, несущийся в их сторону со всех ног с другого конца лекционной аудитории. За ним следует мрачный, почерневший от глухой ярости Кир. Со спины раздаётся полное ужаса:
- Ромка… Что ты… - Отрадная, кажется, самым натуральным образом задыхается. - Что ты наделал?!
Это последняя капля и Гордеева, развернувшись на каблуках, уходит, держа спину прямой и смотря исключительно перед собой. Игнорирует взгляды, пронзающие затылок, Динкину брезгливость, ярко нарисованную на лице, паническую атаку Отрадной, которая смотрит на неё и своего сводного братца так, словно только узнала, что Деда Мороза не существует. Оставляет позади крики, маты, свою рухнувшую репутацию и идёт-идёт-идёт вперёд по пустому коридору, не видя перед собой ничего, пока ноги, наконец, не подкашиваются.
Силы заканчиваются неожиданно и взять их неоткуда, потому что все резервы разграблены ореховыми глазами подчистую, но также неожиданно знакомые сильные руки подхватывают её за плечи и талию, не давая упасть. Лиля, не соображая, на автомате дёргается, но тут же обесиленно обмякает в стальных объятиях, когда над ухом раздаётся слегка рычащее:
- Это я, Лиля. Я.
Кир. Это Кир, а не те… Не они.
он не обидит
он - не “любимый”
Одновременно напротив появляется всё такой же бледный Романов с глазами своими океанами на всё лицо и мокрыми щеками. Тогда его рядом не было и она до сих пор не может ему это простить, но видеть слёзы друга детства всё равно невмоготу. Болит в грудит так, будто её не три года назад использовали-сломали-растоптали, а всего лишь какие-то три минуты и там, за рёбрами ещё не всё сдохло и заветрилось.
- Не надо, Миш… - одними сухими губами. - Больно.
Он машет головой, мол, не могу иначе и, продолжив реветь, как плаксивая трёхлетка, обнимает её до треска в костях. Прячет от мира, неисправимо бракованного, закрывая собой с одной стороны, а сзади монолитной скалой прикрывает Кир, из-за чего к ней теперь ни с какого бока не подобраться. Но ореховым глазам даже на это плевать. Им закон не писан.
Они теперь преступно и невыносимо повсюду.
ты прав, милый Ромочка, не судьба нам дружить
и воевать тоже,
а вот разрушить друг друга до основания нам, кажется, предопределено
94. Рома
Хук с правой у Романова что надо. Поставленный, быстрый, душевный такой. Королёв этому факту приятно удивлён и, наверное, поэтому-то его и пропускает, чувствуя, как в следующее мгновение лицо ошпаривает болью, нижняя губа лопается и в рот попадает кровь.
- Сука! - вопит дрожащим голосом Миха. - Ну, какая же ты сука, Королёв!
Мир перед глазами качается и слегка меркнет. Сквозь звон в ушах слышится испуганный крик Алёнки и чей-то ещё, но на остальных ему поебать, поэтому сосредотачивается только на ней, параллельно готовясь отразить второй выпад, но его не следует, потому что Мишку останавливает, кто бы мог подумать, сам сын мэра, оттаскивая того от него за шиворот.
- Потом! - встряхивает его за пиджак, как котёнка, а сам Ромку взглядом казнит без суда и следствия. - Потом с ним разберёмся!
Романов явно с ним не согласен. Явно хочет добавить ещё. Явно едва сдерживается, чтобы не послать Авдеева к чертям, но, остро полоснув по нему своими голубыми, как у девчонки выразительными, глазищами, всё же кивает и срывается следом в ту же дверь, в какую продефилировала недавно Гордеева. Киру также приходится очевидно приложить много сил, чтобы пройти мимо, особенно мимо Отрадной - белой, как простыня, и с мокрыми от слёз щеками. Они-то его и тормозят. Ненадолго. Только чтобы стереть их одним аккуратно-нежным движением пальцев по гладкой коже и сказать чистую правду:
- Он их не стоит.
Затем также стремительно выходит из аудитории, оставив сестру оглушённо смотреть себе в спину и беззвучно шевелить губами.
- Блять, - шипит Рома, прижимая к разбитой губе рукав, мгновенно пропитавшийся кровью. - Ненавижу, когда он прав.
Алёна оглядывается на него и, одним взглядом, неверяще-ошарашенным, выворачивает дурно пахнущее нутро наизнанку.
- Что ты наделал, Ромка? - спрашивает снова сипящим, словно из-за больного горла, голосом. - Что ты наделал?!
Парень улыбается окровавленными губами и спокойно пожимает плечами.
- То, что давно нужно было сделать.
А именно - поставить на место одну слишком поверившую в себя и свою неприкосновенность стерву. Очень красивую и первосортную стерву, оказавшуюся при более тщательном наблюдении всего лишь обыкновенной пустышкой в ярком фантике. Он, поняв это, даже немного расстроился. При первом взгляде Лиля показалась ему куда интересней и значительней.
- Зачем? - её под всеобщий гомон, из которого больше всего выделяются одобряющие крики и хвальба, едва слышно. - За что?
- За что? Лёнка, это ТЫ у меня спрашиваешь? - усмехается, в очередной раз поражаясь её огромному сердцу. - Да ты о доброй половине причин, по которым эту дрянь стоило бы гораздо жёстче прижать, молчишь и всё равно считаешь, что она не заслужила?
Сестра молчит и это самый громкий ответ из всех, из-за которого у него рука сама тянется к карману с пачкой сигарет и что-то свербит недовольно между рёбрами.
не одобряешь, да?
осуждаешь?
Королёв считает иначе. Он в этом уверен. Иначе бы не затеял всё это да с таким размахом. Сначала по всем друзьям, приятелям, знакомым инфу по Лилечке пробил. Ему и до этого немало на неё доносили. Больше всего - старый дружбан Влад Пахомов, подельник во многих темах в прошлом и настоящем и по совместительству автор этого самого “кина”, наделавшего с Роминой лёгкой руки столько шума в этом болоте под названием “гражданский элитный ВУЗ”. Влада с Гордеевой когда-то что-то связывало, а потом та вдруг решила, что быть подстилкой Авдеева ей ближе. Подробностей Рома не знает да и не нужны они ему, потому что опять же как подстилка бывшего лучшего друга Лилечка его интересует мало и не высовывайся она, то парень бы вовсе её не заметил. Да, эффектная, конечно, не отнять. Дрянная. Секси. Но у него в приоритете совершенно другое и другие, а не звонкая пустота в красивой обёртке с ярлыком из старательно замятого прошлого готовой на всё и со всеми шлюшки. И нет, он не осуждает. Ему в принципе плевать на то, кто, с кем и в каких позах трахался и трахается. Просто Королёв терпеть не может, когда кто-то незаслуженно надевает на себя нимб и начинает морализаторствовать, едва успев перед этим натянуть трусы. Морализаторствовать, подставлять, распускать слухи, снимать исподтишка и кривить свои прекрсные губки в презрительном “фи”. И Рома ещё молчал про то, как Лиля относилась к Алёнке до его возвращения. Об этом ему тоже много кто рассказал. Правда, он чуял, что услышанное - не весь послужной список блондинки и гораздо больше рассказала бы сама Отрадная, но сестра на все вопросы только отмахивалась, и оставалось довольствоваться тем, что было в доступе. Благо, и этого с лишком хватило на сегодняшнее публичное разоблачение со всеми вытекающими.