- … блять, кроха, почему ты снова не отвечаешь на телефон? - слышит, когда распахивает дверь с водительской стороны, и, не церемонясь, вытаскивает не успевшего сообразить парня из машины за шиворот.
Что есть дури встряхивает, как нашкодившего котёнка, и прижимает к тачке спиной, изменив хватку с ворота на горло. Прикладывает, не жалея силы, затылком о металл, наверняка оставив в нём вмятину, и рявкает в лицо:
- Доброе, нахуй, утро!
Королёв после удара теряется. Моргает заторможенно. Взглядом расфокусированным по нему скользит и шипит через боль:
- …какого хуя…
- У меня тот же вопрос. Какого хуя?! - встряхивает снова и снова не жалея. - Какого хуя ты, мразь, себе позволяешь?! Какого хуя вчера устроил и о Лилю ноги при всех вытер?! - цедит жёстко, не регулируя в бешенстве громкость голоса и окружающую обстановку. - Какого хуя Алёнке на меня напиздел?!
Стоит ему только её имя произнести, как глаза напротив проясняются. Ромка сощуривается, каменеет скулами и пытается сбросить его руки, но Кир слишком зол и только крепче сжимает пальцы. Вокруг них, как обычно, правда, на почтительном расстоянии, толпится народ, не упускающий шанса запустить носы не в своё дело. Но Авдееву на это плевать. Он, наконец, дал себе волю и остановить его сейчас вряд ли что или кто сможет. Четыре года. Четыре грёбаных года в нём копились обида, злость, разочарование, ненависть, и, наконец, из недавнего - ревность с завистью, что теперь, как Везувий, готовы разъебать к чертям всё вокруг, оставив после себя лишь пыль с пеплом.
- Руки убери! - недовольно рычит Королёв, дёргаясь, но вновь и вновь терпя неудачи. - Авдеев, сука, я не шучу! Руки убери, пока на месте!
- Ничего больше не хочешь? Может, мне ещё за кофе тебе метнуться?
Он кривит губы в своей фирменной ухмылке и лениво, стебясь, тянет:
- Не откажусь. Вкусы мои помнишь? Мне двойной американо и сендвич с ку…
Кир, сатанея, прикладывает его о машину второй раз. Удар выходит серьёзнее и сильнее первого, но Рома, готовый к этому, группируется и, приложив немало сил, всё-таки отпихивает его от себя на шаг назад. Шумно дышит, морщится от боли в плечах и затылке, и напрягается, прямо намекая на решимость прописать в фейс ответ. У самого со вчерашнего, благодаря Мишке, синяк красуется и на губах чёрте что, и это зрелище приносит Авдееву настоящее удовольствие.
Миха, красавчик.
Обожаю.
Он окидывает его уже своим фирменным взглядом, как на мусор в канаве полной помоев, и показательно отряхивает руки, чем явно Королёва задевает, отчего у того ебанутости в глазах прибавляется на порядок и вырывается злое:
- Меня спрашиваешь о том, кем я себя возомнил, а сам-то? Сам! Царевич, блять, недоделанный! Где бы ты был, если не отец и не фамилия? Где?! Был бы таким борзым?! Выёбывался бы так?! - и сам же себе, подтверждая догадки Кира о его неадекватности, отвечает. - Очень сомневаюсь! Ты без своего мажорского статуса ничего не сможешь! Ты такое же ничтожество, только с папой в должности мэра.
Но Авдеева это не цепляет ни капли. Он слышит что-то подобное в свой адрес с детства и каждый раз лишь пропускает мимо ушей, разочаровываясь поверхностью и недалёкостью людей, пытающихся его как-то таким образом унизить.
- Мне очень обидно, правда! Особенно выслушивать это от того, кто постоянно обманывает единственного человека, которому на него не похуй!
- Да, Аленке на меня не похуй, - Рома довольно скалится, как бы между строк говоря: «В отличие от тебя». - И я ее не обманывал, ясно? Я поделился своей точкой зрения о том, как меня предал лучший друг, только и всего!
- Предал? - Кир сужает глаза. - Тебе память отшибло? Забыл, как ты, сука, ТЫ Алека подставил?!
- Ты знаешь, я не…
- Я знаю, что тогда поступил правильно, ясно?! И единственное, о чём я жалею, так это то, что просто послал тебя, а не…
- Ты мог сделать что угодно! Послать, въебать, что угодно! Ты был в праве! Но, блять, только не оставлять меня там, прекрасно зная, что он только и ждёт возможность, чтобы от меня избавиться!
Королёв резким движением поправляет одежду и с психу захлопывает всё ещё открытую дверь с водительской стороны своей машины.
- На твои отношения с отцом мне похер, разбирайся с этим дерьмом сам и на меня не перекладывай! Мне не похер на брата и на Алёну! Из-за тебя сначала Алека едва не загребли, а из-за твоей ебучей “точки зрения” мы с Отрадной, блять, четыре года убили впустую в грызне друг с другом! Четыре!
- К твоему сведению, я их тоже не на курорте провёл! Я потерял их точно также!
- Ты оглох или тупой? Мне на тебя поебать! - Авдеев честен с ним как никогда и как никогда же в бешенстве. - Я из-за того, что ты не можешь за свои проёбы нормально ответить, её, как тебя, ненавидел. Я из-за этого чуть не рехнулся, дерьма ты кусок!
- Твои проблемы, Кирюх. А вот за Алёнку, да, я с тебя ещё спрошу. И за то, что было, и за то, что сейчас из-за тебя происходит. Думаешь, сможешь нас рассорить? - он ведёт плечами и вновь бесяче скалится. - Ты для неё, по сравнению со мной, никто. Да, она сейчас злится на меня, но не обнадёживайся сильно, окей? Алёна - моя! Это ничто и никто не изменит.
Они одновременно делают шаг вперёд, давя друг друга характером, бушующей у каждого яростью наравне со старыми и новыми обидами и силой, которой у обоих хоть отбавляй. Одна искра, одна существенная, а может и не очень, причина и этот обмен любезностями перейдёт на совершенно новый уровень. Понимают это оба отчётливо и также оба на эмоциях хотят сейчас этого больше всего на свете.
- Нет, - цедит Кир увесисто, смотря на него слегка сверху вниз из-за небольшой разницы в росте. - Твоего в ней - только вина и стыд из-за твоих выходок и то ненадолго, потому что больше её расстраивать я не позволю никому и тебя, сукиного сына, к ней больше не подпущу.
- Ну, на-а-адо же… По какому такому праву?
- Потому что я так решил.
- Даже так? Очень интересно! - протягивает, издевательски щерясь. - А ты у Алёнки спрашивал? Хочет она того? А про себя её мнением интересовался? - видит, что на этот раз надавливает на нужную точку, и прёт до последнего: - Что она про то, как ты по ней сохнешь и ревнуешь, словно уже своей считаешь, думает? Сдалась ей твоя любовь, Кирюх, а? Или снова скажешь, что я пизжу и она тебе абсолютно безразлична?
- Нет, здесь ты в кои-то веки прав. Да. Сохну, ревную, своей считаю. Люблю.
Авдеев каждым словом будто сваи в землю вбивает и они разносятся по людной сейчас как никогда парковке эхом, застревают в каждой серой трещине на асфальте и стенах здания университета, проникают во всевозможные щели и живут-живут-живут, заявляя на девочку с глазами-омутами права всеуслышание. Без страха, упрёка, сомнений. С непробиваемой уверенностью и кристальной честностью.
- А её мнение на этот счёт тебя ебать не должно, - добавляет в звенящую тишину, которую не замечает, как и шокировано вытянувшиеся лица наблюдателей. - Не твоё это дело, Рома. И она не твоя!
- Я всё же останусь при своём, дружище. В первую очередь, об этом у Алёны нужно поинтересоваться, а уже потом какие-либо выводы делать, - Ромка улыбается, как чёртов Джокер, и вдруг слегка наклоняет голову, переводя дурной взгляд ему за спину. - Ну, что думаешь, кроха? Последнее слово за тобой.
На то, чтобы осознать, уходит секунда. Может, две. Но ощущаются они так, будто Кира на два подряд пожизненных без права на условно-досрочное закрыли. А её широко распахнутые глаза, когда он резко оборачивается и видит на расстоянии шага от себя - ошарашенную, бесконечно красивую, любимую Алёну Отрадную, приговаривают к вышке. Без суда. Без права на последнее слово.
Потому что уже всё сказал.
Она же в свою очередь услышала. И тоже всё.
Абсолютно всё.
Конец