- Алёна, не кричи. Послушай меня…
- Как ты могла, мама?! Как ты могла?!
- Алён…
Инна устало вздохнула и опустилась на стул. Посмотрела прямо, нахмурившись, взглядом упрекая за детскую истерику.
- Ты уже взрослая, прекрати себя вести как ребёнок, пожалуйста, и выслушай меня…
- Нет! Не буду! Не хочу ничего слышать, ясно? Ты предаёшь папу! С его смерти прошёл всего год, а ты уже замуж решила выйти?! Ты с этим Олегом ему изменяла, да? Да?! Я права?
- Господи, Алёна! Конечно же, нет, – женщина в удивлении приподняла брови и округлила глаза. - Откуда такие мысли?
- Тогда зачем ты снова выходишь замуж? Зачем, мам?
Отрадная провела ладонью по лицу, размазывая слёзы. В голове шумело от рыданий и криков, но это не помешало ей расслышать слова, которые запомнятся надолго.
- Когда люди любят друг друга, то они женятся и живут вместе. Я думаю, что ты уже достаточно взрослая, чтобы это понять.
Девочка протестующе вскинула подбородок вверх. Никакая она не взрослая. У неё дневник под матрасом, обёрнутый в ярко-розовую обложку, попсовые песни девичьих групп в плеере и стены комнаты, обклеенные плакатами любимых актёров. А ещё дикая тоска в сердце по отцу и непреодолимое нежелание мириться с тем, что ей не нравится.
– Ты всегда так делаешь! Просишь понять, смириться, сделать так, чтобы тебе самой было удобно, но сама понять меня никогда не пытаешься. Хотя бы один раз в жизни спросила у меня хочу я этого или нет!
- Алён, хватит драматизировать, пожалуйста, - попросила Инна, повышая голос. – Ты сама себя слышишь?
- Почему папа мне никогда такие вопросы не задавал, а? Почему? Почему он всегда меня понимал, а ты не можешь?!
- Может, потому что ты рядом с ним не вела себя как капризный истеричный ребёнок?
- А может, потому что я любила и люблю его больше, чем тебя?!
Слова обрушились сверху, будто глыба снега с крыши, и разлетелись осколками, врезаясь в звенящую тишину. Слова необдуманные. Лишние. Солёные от слёз. Горькие от боли. В них не было и доли правды, но мама почему-то поверила. Переплела пальцы в замок до побелевшей кожи и это наверняка больно, но её голос не дрожал, когда она сухо произнесла:
- Как скажешь.
Может, если бы она тогда извинилась… Если бы не позволила матери тогда выйти из комнаты, пряча мокрые от слёз глаза, а просто попросила прощения, то сейчас всё было бы иначе. Не было бы колючего ветра, холодной лавочки и горя, которое она снова переживает в одиночку. Не было бы уже сошедших следов от чужих губ на коже, которые она тщательно прячет.
Не было бы м н о г о г о, если бы её самой, Алёнки, не было.
Ей хочется плакать, но почему-то не получается. Наверное, выплакала всё ещё пять лет назад, когда машина отца на полном ходу слетела с трассы и улетела в овраг, переворачиваясь в воздухе, а затем вспыхнула ярким пламенем и осталась остаточным изображением в её памяти на все последующие годы, потому что она находилась в машине, которая ехала следом и видела смерть папы своими глазами. Или, может, просто уже не осталось сил на что-то кроме молчаливого осознания и попыток удержаться, не скатываться в черноту собственных мыслей.
Тебе всего лишь девятнадцать, Отрадная. Почему тебе так невыносимо больно?
Алёнка запускает пальцы в растрёпанные ветром волосы и отводит их назад, замечая стоящего напротив человека. Девушка поднимает взгляд и через секунду опускает ресницы, сглатывая ком в горле.
- Я не слежу за тобой, если ты сейчас об этом подумала.
У Кира Авдеева голос с хрипотцой и очень въедливый взгляд. У Алёны Отрадной вместо сердца дыра и мелко дрожащие пальцы.
- Я подумала не об этом.
Горло саднит от долгого молчания. В парке почти стемнело и зажглись фонари, в свете которых русые волосы Авдеева кажутся чуть светлее обычного. И она почему-то вспоминает про его пиджак, который до сих пор висит в её шкафу.
- А о чём?
- О твоём пиджаке. Он до сих пор у меня. Я забыла его вернуть.
Краем глаза Отрадная видит как Кир опускается рядом и, подавшись корпусом вперёд, упирается локтями в колени, устремляя взор перед собой. Он молчит и это молчание для неё сродни передышке, потому что сегодня с л и ш к о м много мыслей. С л и ш к о м много воспоминаний на неё одну.
И если он спросит… Если решит, что ему не плевать и захочет узнать о её состоянии, то она ответит. Молчать в эту минуту слишком тяжело и наверняка, она потом пожалеет и захочет отмотать время назад, но сейчас...
сейчас не молчи, золотой мальчик.
пожалуйста,
не м о л ч и.
28. Кир
С того вечера в кафе проходит уже почти три дня, но на свои места ничего не возвращается. Будто нажали на кнопку «стоп», а воспроизвести заново забыли. Как если бы с того дня не прошло и минуты, потому что на улице всё та же сырость и тучи, а в телефоне сухой, непривычный голос Михи, который до сих пор не пришёл в себя, и сам по себе возникающий её образ в голове, каждый раз новый, но знакомый до каждой чёрточки.
После теплого салона такси бегут мурашки по коже от забравшегося под одежду ветра и хочется застегнуть молнию на куртке под самое горло. Кир не обращает на это внимания, потому что, если пройти напрямую через парк, то дорога до Мишкиного дома займёт не более десяти минут, а значит, замёрзнуть он не успеет. У него даже появится лишнее время, чтобы собраться с мыслями и подобрать слова, которые, как он надеется, должны помочь. Потому что видеть Романова с тёмными кругами под глазами и осунувшимся от недосыпа лицом Авдееву уже надоело, а осознание своего бессилия, что поселилось в мыслях надоедливой тенью ещё тем вечером, осточертело ещё больше.Кир пытается сбежать от этого, занимая себя тем, что на ходу набирает брату смс, в десятый раз проверяет мессенджеры и социальные сети, надеясь, что отыщет в них сообщение от Дениса, и не удивляется, когда ничего не находит. Это не разочаровывает, лишь только усиливает его желание со всем разобраться.
- Слушаю, - отвечает Кир, когда смартфон в руках оживает.
- Зачем ты едешь в Лондон? - вместо приветствия резким тоном спрашивает Алексей.
- И тебе привет, пап.
Они не виделись больше ни разу с того дня как он приезжал в родительский дом. Кир, благодаря местным СМИ, знал, что тот уехал по рабочим вопросам в область и должен был вернуться только завтра.
- Здравствуй, сын.
Авдеев усмехается. Раньше, до того, как образ счастливой семьи не треснул по швам, такое обращение отзывалось внутри детским трепетом и гордостью. Сейчас же он чувствует лишь усталость и желание поскорей закончить разговор.
- Я еду к Денису.
- Я тебе не разрешаю.
- Что-то я не помню, чтобы спрашивал у тебя разрешение.
Отец недовольно чертыхается и говорит кому-то, кто сейчас находится рядом с ним, что вернётся через пять минут.
- Можешь не уходить, я всё равно хочу отключиться.
- Нет, Кир, подожди. Нам нужно поговорить.
Парень вздыхает. Он не планировал предупреждать о своей поездке в Лондон никого, кроме брата и Миши, но ищейки отца все равно каким-то образом об этом пронюхали.
- Почему ты меня не предупредил, что уезжаешь?
- А зачем, позволь спросить?
- Я твой отец! - рявкает мужчина. - Я должен знать о том, что происходит в твоей жизни!
- Пап, тебе твои люди в чёрном доложили о моей поездке ещё раньше, чем я решил лететь. Поэтому не прибедняйся, ты прекрасно знаешь о каждом моём передвижении.