Нужно успокоиться, ведь Порция права. Хеймитч никогда меня не бросит, не уйдет к другой. Он любит меня.
========== 11. Да, ты умеешь убеждать. ==========
— Я убью тебя!
Стакан с грохотом летит на пол, стоит мне услышать крик, полный раздражения и гнева. Хмурюсь, собирая осколки, стараясь не порезаться. Подпрыгиваю на месте, когда на втором этаже раздается грохот, от которого, кажется, затряслись окна здесь, на кухне.
— Безмозглое существо!
Хеймитч злится, причем сильно. В последнее время его редко можно довести до такого состояния, но кому-то это удалось. Удивительно. Я готова поаплодировать тому, кто это сделал.
— Куда ты побежал? А ну-ка иди сюда!
Кажется, Хеймитч упал или сильно ударился обо что-то, потому что такого отборного мата я не слышала давно. Выкидываю осколки ни в чём неповинного стакана, прислушиваясь к звукам. Тихо. Пролети сейчас муха, я бы её услышала. Это очень подозрительно.
— Я тебя сейчас на котлеты пущу, безмозглое существо!
Кажется, я знаю, кто посмел нарушить покой моего мужа. Они никогда особо не ладили. Выхожу из кухни, медленно поднимаясь по лестнице. Аккуратно ступаю по скрипучим дощечкам, прислушиваясь к каждому шагу и слову Хеймитча.
— Кусаться вздумал? Берегись, уродец!
Подхожу к спальне, заглядывая внутрь. Картина, открывшаяся передо мной, вгоняет в ступор: одеяло и подушки сброшены с кровати на пол, книги, аккуратной стопочкой лежавшие на столе, теперь валяются по всей комнате, кремовый ковер собран гармошкой, а Хеймитч, так неистово кого-то ругавший, ищет что-то под кроватью, и моему взору предоставлены только его ноги. Самого виновника сего торжества нигде не видно.
— Хеймитч!
Невнятное бормотание, громкое шипение и парочка ругательств, от которых завяли бы уши у любого, раздаются из-под кровати, а потом оттуда вылезает Хеймитч, с красным лицом и растрепанными волосами. Надо бы отучить его от брани.
— Наконец-то! — Хеймитч чуть ли в ладоши не хлопает, когда видит меня. Будто я как-то могу изменить всю ситуацию. Злость с его лица уходит, но на смену ей приходит отчаяние. — Эффи, достань его оттуда! Это животное не дает мне покоя с самого утра!
— Успокойся, — говорю тихо, подходя к Хеймитчу, начиная поглаживать его по голове, немного почесывая за ушком. Как кота. Только вот Хеймитч не прикроет глаза от удовольствия, не начнет громко мурлыкать или тереться об мои ноги. А жалко.
— Не надо мне так делать! Будешь чесать за ухом своему паршивцу, — он встает, отряхивая штаны. Руки его расцарапаны, на левой довольно сильный укус, на котором начинают проступать капельки крови.
— Что опять случилось?
— Он нагадил в мои тапочки. Опять. Второй раз за месяц! Что я ему такого сделал, что он меня так ненавидит? — Хеймитч почти воет от обиды или отчаяния, понуро опуская голову. Теперь понятно, почему он так кричал. С моим котом у него всегда были напряженные отношения.
— Кис-кис, Барон, — наклоняюсь к полу, выискивая взглядом своего кота под кроватью. Янтарные глаза, светящиеся в полумраке каким-то особенным светом, смотрят на меня с недоверием, подозрением и, может, совсем немного, с презрением. — Ну же, Барон. Иди ко мне, мой хороший, — проходит минута, а потом из-под кровати показывается белая пушистая мордочка, с перепачканной пылью шерстью. Кот громко мяучит, будто жалуется мне на Хеймитча, принюхиваясь к моей руке.
— Почему-то меня ты никогда не называла так, — Хеймитч сейчас похож на старика, постоянно что-то бубнящего себе под нос. Плохая привычка, она ему совсем не подходит.
— А ты и не просил, — беру своего питомца на руки, почесывая ему за ушком. Прикрыв глаза от удовольствия, кот успокаивается, начинает носом тереться об мою ладонь и громко мурлыкать, немного ворочаясь у меня на руках. Почти как ребенок.
— Напомни, почему я согласился завести кота? — Эбернети вздыхает, подходя ближе ко мне, с опаской глядя на своего «врага». Вообще, мой кот дружелюбный, но вот с Хеймитчем у них как-то не заладилось.
— Ты меня любишь.
— Люблю.
— И я умею убеждать.
— Да, ты умеешь убеждать, — Хеймитч целует меня, кладя руку на талию. Громкое шипение прерывает наш поцелуй, заставляя обратить внимание на того, кто у меня всё ещё в руках. — Я точно когда-нибудь убью его.
========== 12. Я здесь. Я рядом. ==========
Стены длинного коридора, уходящего вдаль, давят на меня, будто они вот-вот рухнут, погребая меня здесь заживо. Легкая дымка у самого пола, переливающаяся от девственно-белого до грязно-серого, движется, совсем как что-то разумное, нагоняет страх, что противной змеей спускается по спине. Всматриваюсь вдаль, надеясь найти выход отсюда, которого, к слову, нигде не видно. Что ж, надо идти вперед.
Осторожно ступаю по каменному полу, прислушиваясь к гнетущей тишине. Громко дышу, вертя головой по сторонам, в надежде найти хоть что-то похожее на выход. Останавливаюсь, когда слышу звук разбивающейся капли воды об каменный пол. Страшно. Невыносимо страшно и одиноко. Передергиваю плечами, возобновляя свой путь.
Туман, стелившийся до этого у самых ног, начинает медленно подниматься, заполоняя и без того тесное пространство полностью, мешая хоть что-то увидеть. Противный комок встает поперек горла, мешая нормально дышать и мыслить. Вытираю потные ладошки об штаны, ускоряя шаг. Кажется, я начинаю бояться таких вот узких пространств.
Вздрагиваю, улавливая позади себя чьи-то шаги — тяжелые, частые, не слишком аккуратные. Будто кто-то знает, что здесь именно я, знает, что я ничего не смогу сделать ему. Это очень и очень плохо. Перехожу на легкий бег, постоянно оборачиваясь назад, пытаясь кого-то разглядеть. Все мои попытки тщетны.
Смех. Злой, надменный, хриплый, похожий на смех какого-то старика. Вскрикиваю, ускоряясь, желая только поскорее выбраться отсюда. Где-то там, вдалеке, я вижу блеклый свет. С каждым моим шагом он становится ярче, дарит немного надежды на то, что я смогу отсюда выбраться. Дыхание сбивается, шаги позади становятся громче, смех всё ближе, но я продолжаю бежать. Ничего другого мне не остается.
Я вижу дверь. Высокую, красную, сильно выделяющуюся на фоне всей этой серой массы, от которой исходит нежное свечение. Открываю её и проваливаюсь в темноту. Плотную, в которой не видно ничего, даже собственных рук и ног.
Картинка меняется, и вот я уже в знакомой комнате, сижу на коленях, что-то шепча себе под нос. Человек, стоящий позади меня, смеется, что-то подбрасывая в руке. Секунда, и в комнате раздается свист хлыста. Я знаю эту комнату, знаю этого человека. Мне пришлось здесь побывать, когда миротворцы меня арестовали и посадили в эту камеру, ежедневно пытая, думая, что я что-то знаю о Революции. Тогда я абсолютно ничего не знала, но они были уверены, что я вру. Сноу точно был в этом уверен.
Свист, удар, нечеловеческий крик, отдающийся от посеревших со временем стен эхом — вот и всё, что можно было услышать тут. Пятна крови, крапинками «украшающие» пол и стены, привлекают внимание, заставляют сосредоточиться на них, чтобы не сойти с ума от адской боли в спине, пожирающей тебя полностью.
Смех, ругательства, а потом новый удар вдоль позвоночника, чтобы я могла прочувствовать всю мощь. Умоляю прекратить, оставить меня в покое, клянусь, что ничего не знаю, но меня не слушают. Кажется, им нравится просто меня мучить.
Свист, но удара нет. Открываю зажмуренные глаза, вглядываясь в пустоту перед собой. Нет ничего, даже стен, которые я успела изучить за всё то время, пока была в капитолийских темницах. Громко всхлипываю, обхватывая руками свои истерзанные ударами хлыста плечи.
Свист, и я просыпаюсь. Громко кричу, отмахиваясь от чьих-то рук, что настойчиво тянутся ко мне. Плачу, даже не пытаясь утереть соленые дорожки, только громко всхлипываю. Так, как во сне.
— Ну же, Эффи, тише. Всё хорошо, — ласковый голос раздается где-то совсем рядом, а потом меня наконец обнимают чьи-то сильные и ласковые руки, привлекая ближе к себе. Утыкаюсь носом в широкую грудь, руками обвивая теплую шею. Хеймитч крепко обнимает меня, медленно гладя по спине. — Это был просто сон. Ничего этого не было. Всё хорошо, успокойся.