Выбрать главу

Меня было гораздо проще затащить в клубешник, в бар, на природу с шашлыками или на худой конец в кино. При условии только, что на огромном экране будут показывать какой-нибудь боевик или комедию.

И тем не менее, ноги сами привели в просторное помещение холла нашего универа, где собственно и проводилась выставка. Всё как положено – с кучей народу, специально приглашённой группой жюри и наградами.

Как думаете, кто получил первое место?

С большого полотна, перед которым я стоял, как мне казалось тогда несколько часов (хотя, на самом деле, думаю, это была всего пара минут), на меня смотрел… я. И в то же время не я. Совершенно чужой, странный и по-графски красивый человек. Его благородство и высокомерие с капелькой скуки в пронзительных голубых глазах поразили меня, если не сказать больше. Этот мужчина (кем бы он ни был…) действительно был изображён, как какой-то аристократ из восемнадцатого или девятнадцатого века. Никогда особо не разбирался в моде разных эпох, да и истории в целом.

На человеке с моими чертами лица был надет чёрный пиджак с широкими лацканами, на шее дурацкий белоснежный платок, из-под которого виднелся воротник такой же белоснежной рубашки. Что-то подобное видел только в школе – на портретах каких-нибудь писателей в кабинете литературы. Изящные руки, тонкие пальцы. Одна кисть руки покоилась на другой, которую скрывала чёрная кожаная перчатка, в ней же незнакомец с моими чертами лица сжимал вторую перчатку. И вся эта минималистическая композиция располагалась в объятьях почти кромешной черноты отдающей местами то слегка бурыми, то фиолетовыми, то зелёными тонами.

Удивился самому себе, когда понял, насколько подробно и дотошно изучил работу, срисованную с меня же. В какой-то момент даже возникло желание найти Орлову и поздравить с победой, похвалить за такую нереальную картину.

Едва ли я стал бы первым человеком, кто сообщил ей вполне очевидное утверждение.

И точно не последним…

Покинул выставку в самый разгар награждения победителей конкурса, почти сразу отправившись домой.

 

 

— Кстати, Кир, слышал новость? — Славик чуть склонился ко мне и проговорил негромко, отвлёкшись от заигрывания с девчонками, сидящими перед нами.

— Какую? — спрашиваю без особого интереса.

— Гирщенко с филфака спалили со студенткой. Говорят, они зажимались прямо в аудитории, а некоторые рассказывают, что не только зажимались, но и трахались по ходу тоже.

До меня не сразу доходит, о каком Гирщенко речь. Строю хмурую гримасу, перевожу взгляд на друга:

— Чё?

— Вачё! — передёргивает Славик. — Говорю, куратора одной из групп на филфаке застукали трахающимся со студенткой. Грищенко… блин, как же его? Пацаны говорили… Бля, хрен с ним! — отмахивается. — Короче в этой группе учатся Весницина и Орлова. Помнишь, они приходили тогда к нам на тренировку? Так вот это она. Куратора с Орловой застукали и по ходу у них это давно продолжается. Ходят слухи, что после этого его сразу же уволили и что он женат был…

Славик говорит что-то ещё, а у меня вдруг отключается слух. Будто кто-то крутанул колёсико громкости на ноль, и только картинка перед глазами осталась неизменной. Вот-вот начнётся очередная пара.

Не знаю, почему так происходит. Не понимаю, с чего вдруг меня заботит Орлова с её трахарем, но… внутри снова нечто скребёт. Неприятно. Навязчиво.

Мне нет до неё дела. До неё и её проблем.

Абсолютно…

Никакого…

Эту тему ещё долго будут обсуждать, перемывать кости, плеваться ядом, таить неприкрытую зависть, косо смотреть, каждый раз, когда объект сплетен будет оказываться в поле зрения. Нормальная реакция общества. Вполне типичная.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И я бы забыл об этом уже на следующий же день. Меня это не касается. И парни не поднимали бы эту тему. У них всегда была масса более интересных вариантов для пустого трёпа…

Но я не забыл.

Ни через день, ни через два…

На большой перемене неторопливо слонялся по территории университета. Парни пошли в ближайшую студенческую кафешку пожрать и перекантоваться в тепле – осень уже давно начала сдавать позиции перед заморозками зимы, но мною небольшой морозец воспринимался безразлично, да и есть, честно говоря, не хотелось.