На следующее утро ОН проснулся в компании с тошнотой и головной болью, но в обнимку с исцеленным сердцем. Еще раз извинился перед родными и пообещал впредь никогда не устраивать столь варварских сцен. Получил прощение и отправился бродить по городу, дышать свежим воздухом, похмеляться жидким пивом и улыбаться всем встречным людям, независимо от национальности, возраста и пола…
***
ИХ телефонные разговоры длились часами. ОН до тошноты ненавидел это занятие малолетних дурочек и взбалмошных домохозяек, но умудрялся болтать бесконечно долго. Исчезала робость, испарялось смущение. Далеко не бедный лексикон чудесным образом обогащался вычурными эпитетами и редкими словесными оборотами. Складывалось впечатление, что ОН напрямую подключается к неведомому Хранилищу Знаний и полными горстями черпает бесценные лингвистические богатства. Словно из ниоткуда возникали темы, интересовавшие каждого. Как же удивительно много их оказалось! Сколько однородного, созданного по единому слепку обитало в недрах ИХ юных сердец! Экономика и политика, литература и искусство, поэзия и живопись, история и кинематограф, музыка и спорт, но главное – скрытые от посторонних глаз частички личного. ОН начинал, а ОНА подхватывала. ОН вел, а ОНА безошибочно следовала. ОН верил, а ОНА доверяла… Лишь тема любви оставалась под строжайшим запретом. Без предварительных договоров ОНИ старательно избегали этого скользкого русла.
ОНА была прекрасной слушательницей. Бархатное меццо-сопрано девушки ловко вплеталось, сливалось с тихим баритоном черноволосого, добавляло в диалог полноту, теплые, пастельные краски, приправляло беседу оригинальностью и экзотикой. Взволнованные голоса молодых людей бережно выкладывали уникальную и невероятно сложную мозаику, где частное дополнялось общим, а цельное – состояло из кусочков личного…
ОН не видел мимики и эмоциональных оттенков девичьего лица, но это нисколько не мешало дискуссии. Трудолюбивая фантазия возмещала отсутствующее и дорисовывала недостающее.
Черноволосый преображался. Отбрасывал жаргон и маты. Чистил язык, выметал словесный мусор. Превращался в велеречивого завсегдатая Петербуржских Салонов девятнадцатого века. ОНА же становилась элегантной дамой, невинной и юной, но уже искушенной в тонком искусстве обольщения. Поднаторевшей в коварной игре кокетства, расстановке капканов на столь желанную дичь – сердца непокоренных мужчин.
И если бы в те жаркие летние ночи чужой человек невольно или намеренно подслушивал ИХ разговор, то изумленно решил бы, что оказался свидетелем репетиции театральных актеров. Двух лицедеев, что многократно проигрывают по стальным змеям телефонных кабелей вычурный диалог персонажей классической пьесы.
Но как же естественно это звучало! Сценическая наигранность и фальшь художественных постановок таяли под рвущейся на волю, наполняющей каждый звук, каждую фразу и полутон Всемогущей Любовью.
ОНИ не произносили Три Заветные Слова, но ИХ эфирные существа, обнаженные души, пульсирующие сердца, само дыхание легких и ток мельчайших кровеносных сосудиков пронизывали филигранные, но невероятно прочные нити Святого Чувства.
Бывало, ОНИ вместе встречали рассвет. Сонные, но несказанно довольные потраченными часами, ОНИ неохотно вваливались в реальный мир. Долго и витиевато прощались, но наконец ОН слышал ЕЕ исконное «Услышимся...». Следовали короткие гудки отбоя, а юноша все не клал и не клал трубку…
***
Но любовь не терпит недосказанности. Жить в молчании, с зашитым ртом она не умеет...
Одним из вечеров, разворачивая перед прекрасной собеседницей панорамное полотнище эмоций, ОН принялся описывать свою подругу, характеризуя нынешнюю пассию как доброго и хорошего человека. ОНА же вдруг резко замолчала, а секундой позже выпалила, словно из пушки крупнейшего калибра:
— Не надо, прошу! Я же люблю тебя, дурак!
В трубке запиликали короткие гудки, а ОН стоял напрочь оглушенный неожиданным признанием. Юноша попробовал дозвониться, но трубка отвечала пикающим недоумением, а потом и вовсе замолкла.
Позже, стоя на кухне в окружении мебели, тишины и темноты, ОН курил в провал форточки, вспоминал и улыбался. Невидимый художник разбрасывал по небосводу розовую воду, кровь ангелов и нежнейший ультрамарин. Непроснувшийся город был умиротворен, безмятежен и невинно чист. Черноволосый предчувствовал развитие событий, кайфовал от ощущения наполненности самого себя и избыточности окружающего материального мира. Ждал продолжения. Был счастлив предвкушением большего.