Блядь. Она идеальна.
Облегченно выдыхаю и приобнимаю ее за талию, коротко целуя в висок, прежде чем передать птичку своим людям. Она надевает пальто и успевает бросить на меня пронзительный взгляд своих льдин, после чего переступает порог и покидает ресторан под присмотром охраны.
И чем дальше она удаляется, тем тревожнее становится на душе.
8.5
Сжав переносицу, направляюсь в вип кабину, настраивая себя на то, что ничего хорошего меня не ждет.
И я не ошибаюсь.
— Марат, — жирный ублюдок расплывается в оскале, — приветствую, брат мой.
— Здравствуй, Шамиль, — не любезничаю и присаживаюсь напротив него.
— Как поживаешь? — он достает портсигар и выуживает сигарету. — Слышал, тебя на молоденьких потянуло?
— И что с того?
— Да собственно ничего. Только вот не люблю, когда люди трогают чужое. Не хорошо это.
— Поясни.
— Девчонка моя, — на стол прилетает задрипаный паспорт. — Мать ее должна мне крупную сумму. Казино, знаешь ли, многих ломает. Пацана отдала, а девчонка бонусом. С ее данными в моей розовой книге она имеет хорошую перспективу.
Сжимаю руку в кулак и разжимаю. Ебаный ублюдок.
— Разберемся, — равнодушно бросаю я, просмотрев документ. Паспорт ее. Вот только зовут мою птичку не Настя. А Татьяна. Блядь, чувстовал же, что пиздит мне. — Сколько хочешь?
В ответ мне достается грубый смех.
— Нет, дорогой, так не пойдет. На ней я все равно больше заработаю.
— Назови цену.
Сжимаю челюсти, понимая, что это девчонка может обойтись мне слишком дорого.
— Интересно, — Шамиль откидывается на спинку стула и задумчиво сминает подбородок. — Понравилась тебе?
— Шамиль, — не скрывая угрозу в голосе, — ближе к делу.
— Ну раз ты готов заплатить любую цену, проиграй завтрашний бой с Усунгалиевым.
Потный сучоныш. Оттягиваю галстук, он душит меня, пока я смотрю, как Шамиль берет салфетку, достает ручку из внутреннего кармана пиджака и выводит ей черным по белому сумму, которую протягивает мне с расчетливой улыбкой на губах.
— Ну и как моральная компенсация. — Зыркает своими алчными глазищами, явно смакуя победу. Потому что я соглашусь на все. Не смогу отдать ее. Особенно старому больному на голову извращенцу. От одной картины того, как он трахает ее, я готов вбить вилку ему в череп.
И чтобы не сорваться поднимаюсь из-за стола.
— Хорошо, — равнодушно соглашаюсь, запахивая на себе пиджак вместе с бушующими внутри эмоциями.
Я привык к жесткому распорядку. Всегда много работал, слишком много, а в свободное время убивал и трахался. Ничего лишнего. Меня ничего не волновало кроме собственных потребностей.
Что изменилось? Много чего.
На деньги мне плевать.
Но бой…
Когда выхожу на ринг я превращаюсь в животное. С единственной потребностью убить. Я был рожден для него.
И завтра я должен завершить все победой. Потому что, сука, это мой последний выход на ринг. Не могу я проиграть, черт подери, не могу, но проиграю. Из-за нее. Из-за дырки, блядь, долбаеб. Уничтожу свою карьеру, ту, которой я жил почти всю осознанную жизнь.
Свой первый бой я провел, когда мне было девять, отчим даже не пришел на него. Он никогда не одобрял моего выбора, с самого детства стыдил меня и возлагал все надежды на младшего брата. Ведь отцовский бизнес не вызывал у меня ни малейшего интереса, ни такой, как вызывали бои.
Ринг был моим домом. Только это было важно. В тот день я впервые одержал победу. И с тех пор не проигрывал ни разу.
Бои воспитали меня. Научили дисциплине и как никогда не проигрывать.
Только там я не слышал упреков родителей, не видел их вечно осуждающих взглядов. Но каждый раз, когда я начинал злиться, в голове всплывали слова отца: «Ты позор для нашей семьи, Мурад! Ты ничего не добьешься своими боями! Тебе никогда не стать настоящим Хаджиевым!». После этого мои противники лежали, захлебываясь кровью.