- Я бы кинулся, няш... Только ключей тут действительно нет.
Хелли сняла с глаз повязку и стала мять её в копытах, при этом как-то слишком сильно потрясая головой.
- А если... Пфе-ф-ф... Если бы я и вправду хотела в туалет? Простыни-то у меня действительно... – она умильно сморщила мордашку . – Новые! Ой... Ну хва-ха-хатит меня щекохать!
Её прорвало – внезапно кобылка зашлась в диком смехе и повалилась обратно на кровать, забив своими наконец-то выправившимися крылышками и задёргав всеми четырьмя ногами.
- Слишком щеко-котно, Мирдал! Я сейчас и вправду... А-х-аха-ха...
Но я только воспользовался её податливостью в ущекоченном состоянии, придавив цветную лошадку за крылышки в кровать и растирая коготками там, где они крепились к торсу, и ниже, на бочку ближе к животику. Отрезав коготком одно небольшое пёрышко крылатой, потеря которого не будет слишком заметно, я решил ей добавить удовольствия и страха, просунув его прямо в металлическую щёлочку – попав и в настоящую.
- Ты такая уязвимая к щекотке, что даже сама себя довести можешь... – Напрыгнув на дико завизжавшую и забившую ножками пони, я прижал обнимашками её передние копытца к бокам, чтобы она случайно не задела меня ими.
- Ты! Мучитель! Пони!
Гневная тирада копытной оборвалась, когда перо полностью вошло внутрь, зацепившись острым концом между металлом и плотью и застряв в лоне опахалом. Хелли теперь крутилась подо мной, силясь выбраться из крепких – по-драконовски крепких! – объятий, что, конечно же, было абсолютно бесполезным занятием. А уж какие ощущения сейчас она должна была испытывать от пёрышка! Как и одна кобылка из замечательной книги, почему-то скрываемой пегаской под подушкой, Хелли была способна испытывать оргазм несколько раз и безо всяких особых усилий от стороны партнёра, но теперь, от колкости и щекотливости в щёлочке, она по-настоящему поплыла.
- Мир-дададалал! Ах! – она сорвалась на визг, похоже, хорошенько ощутив очин пёрышка. – Я... Я сейчас взорву-у-усь!
- Не надо, няш, а то от нас ошмётки останутся... – Но всё же я не надеялся лишь на силы организма Хелли и добавлял ей немного своих, тепло подышав ей под ушки, запуская коготок в пупочек и словно пытаясь потереться им о пёрышко где-то внутри. Кстати, второе, уже подлиннее, которое само выпало из-за измученных трепетаний пегаски, пристроилось под хвостиком, туго и глубоко войдя, держась лишь за счёт внутреннего натяжения, лишь тем сильнее тыкаясь в стенки. Хелли можно было назвать первооткрывательницей – в таких местах ещё ни одну пони не щекотали! Как она не слетает с катушек до сих пор?.. Впрочем, пегаска выглядела весьма близкой к безумству. Заходясь смехом, она крутила крупом так, что постель быстро потеряла форму и теперь совершенно сбилась. А Хелли... Хелли уже вопила, как жеребёнок, и, наверняка, завопила бы ещё громче, если бы не ошейник: когда пегаска в очередной раз дёрнулась, грубая кожа впилась ей в горло и пони завалилась обратно на кровать, выпучив глаза.
- Мирфал... Ты думаешь, это... Ха-р-р... Приятно?! Это как заноза в твохаахах....
- Я могу сделать приятнее, – немного надавив ладонью на пластинку и потерев её, обвязав хвостиком передние копытца, кисточку я уткнул прямо в носик поняшки. О, у неё было ещё множество незаполненных дырочек. Смешливые чихи не позволят пегасочке надышаться, у неё засвербит прямо в пазухах. Пусть поплюётся – зато доведётся... Если не задохнётся. Ах, это безумие и эта сердитость в обречённых глазках...
Она и вправду чихнула, затем ещё и ещё, при этом смеясь в мой хвост и отчаянно дёргая головой. В уголках её глаз блеснули слёзы, она запрокинула голову и чихнула снова. Опять ошейник сыграл с нею злую шутку – пегаску мотнуло назад и она упала на спину. Такую возможность нельзя было упускать! Я прижал хвост к её носу, не давая вдохнуть, но... Не стоило недооценивать поняшу.
- Ай! – вырвалось у меня, когда острые зубки пегаски не до крови, но чувствительно сомкнулись на кончике моего хвоста. Маленькая хитрюга победно засмеялась.
- Рррр... – Давно я не срывался на рык, тем более на собственную самку, но тут уже инстинкты взяли своё, даже несмотря на всю мою добродушность. Пегасочка не переставала хохотать, почти ржала как лошадь, потому что перья было вынуть уже некому, но через всхлипы и стоны были порой слышны настойчивые требования быстро её лишить такой весёлой игры со своим организмом, да и вообще пасть ниц перед рассерженной кобылой. Только она не тут не принцесса Селестия, чтобы кусать, когда вздумается. Потому я потянул перетянутый через доску в изголовья ошейник на себя, перетягивая горлышко.
Смех застрял у неё в глотке, большие глаза испуганно округлились, слезинки радостных мук застыли в них, уступаю место страху. Она схватилась копытцами за мои лапы и захрипела, силясь произнести моё имя, что у неё никак не выходило. Большой красный язычок вывалился из пасти, задние ноги отчаянно задёргались, елозя и сбивая покрывало.
Разбуженный болью хищник уже давно засиделся во мне, и теперь вырвался на свободу, желая отыграться за всю пору спячки. Внешне я оставался тем же ласковым и милым пушистым дракошей, столь же нежно обнял изводимую пегаску и даже погладил её копытца лапкой, словно утешая, но что-то внутри, может быть, в ауре, переменилось. Да и другая лапка до сих пор сжимала петлю, даже пока задние лапы мягко коснулись ладошками впалого животика, осторожно помяв его коготками.
- Извинись, пожалуйста, и отпущу, – лизнул я язычок поняшки, совершенно точно зная, что в придушенном состоянии она не укусит, а если попытается – я окажусь ловчее.
Намекая, как надо извиняться, я подтянул хвостиком задние копытца к своему дико ноющему, твёрдому, почти как они, стержню.
- Мирда-а-ал... Умоляю... – простонала она, хотя смысл слов угадывался скорее только по движению её губ.
Её копыта, дрожащие то ли от страха, то ли от возбуждения, то ли от всего сразу, принялась растирать стерженёк, пожалуй, даже слишком быстро и грубо. Будешь нежной, когда тебя душит гигантский дракон, а в щёлке вертятся два острых пёрышка!
Копытца, что так призывно дрожали, как ни могла бы сделать ни одна поняшка, находясь в здравом уме, без настоящей угрозы жизни, вернули на драконью мордашку добродушное выражения, и я начал дразнить Хелли частыми вдохами и выдохами, еле сидя подле неё в такой тесной и жёсткой хватке. Копытца сначала затеребили отчаяннее, уже, кажется, безо всякого контроля погибающего сознания бедной пегасочки, а потом мило и нежно замедлились, лишь нечасто вздрагивая и теряя силу, пока на синей мордочке прикрывались закатившиеся глаза, и язычок опал... Почему-то именно последнее доводило меня сильнее – и не только доводило, но и довело прямо в алые копытца.
- А-а-ах... – Разжав лапу с поводком, я рухнул подле поняшки, оглушённой внезапным доступом к прохладному воздуху, который жахнул по ней бодряще и возбуждающе, позволяя, наконец, снять всё набранное ожиданием и разогретое щекоткой напряжение. Воздух будто бы сам, без участия пегаски, хлынул ей в лёгкие, заполняя вакуум.
Неглубоко и часто дыша, она посмотрела на меня и всё ещё дрожащими мокрыми копытцами расстегнула ошейник. На синий шерсти горла осталась вполне заметная полоска. Хелли вздрогнула, полуприкрыла глаза и подалась вперёд, выпустив язык, а после... После она попятилась от меня. От неверного движения пёрышки снова впились ей в щёлку, это было заметно по изменившемуся выражению её мордашки, но такая неприятность не остановила поняшку – она перевернулась на бок, ко мне спиной, и сжалась в клубочек. И её бока затряслись от коротких всхлипываний.
Что я наделал только... Что со мной было... После внезапного срыва в моей душе стало так же пусто, как лишь недавно в груди у пони – только вдох тут уже не поможет. Кончилось всякое настроение играть, потому я, больше рефлекторно, чем осознанно, проявил ключи и избавил от оков Хелли, помогая ей вытащить и перо – слишком резкое выдёргивание взбудоражило её снова на миг, но после секундной радости её мордашка стала ещё злее и осуждающей, заставив меня просто застыть с потускневшей шеей. Лапа моя потянулась к своему ошейнику – медленно, словно не зная, имел ли я ещё право его носить.