– Это моя пациентка, – отвечаю тихо. – Я нарколог. Вот, пришел посмотреть на ребенка.
Медсестра подводит меня к кувезу. Малыш спокойно спит, только иногда вздрагивают ручки и ножки. Сколько ни смотрю на него, не могу понять, это сынишка Лизы или наркоманки Соколовой. Издалека ночью не разглядел.
– Хороший малыш, здоровенький. Даже странно. Говорят, мамаша рожала под кайфом.
– Это же хорошо, – прикладываю фонендоскоп к груди ребенка и делаю вид, что слушаю. — Дайте ножницы.
— А зачем?
— Возьму волосок на анализ содержания наркотиков.
– А-а-а, — медсестра приносит ножницы. — Жалко крошку! Только представьте, в какую среду попадет божье дитя! Лучше бы мамаша отказ написала. Мы хороших деток быстро пристраиваем в семью.
– И как это процесс происходит? — я отстригаю несколько мягких волосков и кладу их в пакетик для улик, благо эти дни ношу их с собой.
– Да я не знаю. У нас малыши подрастают и набирают вес до момента усыновления. Сначала здесь, а потом в обычной палате.
– А усыновить может любой?
– Семейная пара. Абы кому не дадут.
Ее слова заставляют меня задуматься. Если Тавади подменил детей, то в этом кувезе лежит сын Лизы. Соколова напишет отказ, и что дальше? Ребенка усыновят, и концы в воду. Неужели босс добивается такого расклада?
Сзади раздается пронзительный детский крик. Оборачиваюсь. Медсестра подбегает к другой кровати.
– Тихо, тихо! Что же с тобой такое, малыш? – и вдруг испуганно кричит. – Доктор, скорее! Помогите! У него судороги!
– Вызывайте реанимацию! – приказываю я. – Быстро!
Медсестра нажимает кнопку на стене, и палата мгновенно наполняется людьми. Я выхожу незамеченным. Меня трясет, словно это я сейчас переживаю абстинентный синдром. Теперь я не сомневаюсь: босс подменил детей. Хорошо, что у меня теперь есть возможность это проверить.
На лестнице снимаю халат. Интересно, о чем разговаривал с наркоманкой Тавади? Но выяснение этого вопроса оставляю на потом. У меня есть домашний адрес девицы, даже если сбежит, найду.
Весь следующий день я занимаюсь расследованием. Лизу по-прежнему держат на седативных препаратах. Она все время спит. С одной стороны, это хорошо. Организм немного восстановится перед тем, как ей сообщат плохие новости. Как бы я хотел быть рядом в этот момент, поддержать, помочь, но босс держит меня на расстоянии.
Новое поручение мне дает мать Лизы. Она просит привезти из квартиры документы дочери. Белье и другие необходимые вещи организовал Тавади: с помощью Алены Дмитриевны сделал заказ в местном универмаге. Кажется, эти двое нашли общий язык и сплотились. Под таким натиском Лиза сдастся.
Я использую эту возможность, чтобы осмотреть место преступления.
К сожалению, выяснить ничего не удается. Предположение, что соседи, возможно, видели грабителей, не оправдывается. Они побоялись выйти за дверь и посмотрели в дверной глазок. Помнят только искаженные линзой фигуры да головы, закрытые черными спецназовскими масками. Остается одна надежда на Лизу, которая ничего не знает.
Мое расследование по всем направлениям заходит в тупик. Неужели и в этот раз босс выйдет сухим из воды?
***
Дверь палаты открывается, и на пороге появляется Тавади. Он придерживает за талию Лизу. Мать бросается к дочери. Та смотрит спокойно и как-то отстраненно.
– Алена Игоревна, мы хотим навестить малыша. Вы с нами?
Все трое медленно проходят мимо меня. Тавади поворачивается:
– Кирилл, найди мне номер Василенко, надо договориться о самолете. Через пару дней полетим домой.
***
Сообщение о смерти мужа я не принимаю ни умом, ни сердцем. Смотрю на людей, стоящих в моей палате, и кажется, что все меня разыгрывают. Просто в голове не укладывается, что Игоря больше нет.
Я понимаю, если бы мне сказали, что он пострадал во время тушения пожара. В этом есть хотя бы какой-то смысл. Я знала, за кого выходила замуж, знала, что у него опасная профессия, и каждый день волновалась, когда он дежурил в пожарной части.
Но вот так, просто, в своей квартире... На фоне полного благополучия и счастья...
Ерунда! Полная чушь!
– Нет! Это неправда! – повторяю я беспрестанно и смеюсь, смеюсь, не могу остановиться.