И тут меня словно что-то толкает: бегу назад в отделение. Сердце заходится где-то в горле, и душит плохое предчувствие. Врываюсь, даже не надев халат: у кроватки сына стоят врачи, медсестры везут аппаратуру. Что? Почему? Только что все было хорошо! Ничего не соображаю от ударившей в голову паники.
– Что случилось? – бросаюсь к Елене Ивановне и отталкиваю ее в сторону: я сейчас непременно должна увидеть ребёнка.
Но меня хватают за руки и тащат прочь. Подобное уже когда-то было.
– Выведите мамашу отсюда! – приказывает неонатолог.
– Нет, пожалуйста! Не надо!
Но меня выталкивают в коридор и захлопывают перед носом дверь. Я изо всех сил дергаю ручку, и тут над косяком загорается мигающая красная лампочка, и строгий голос монотонно повторяет: «Код синий, Илья Владимирович, пройдите в палату. Код синий!»
Из ординаторской выбегают люди и оттесняют меня в сторону. Я прижимаюсь к стене, а потом опускаюсь без сил на пол. Ноги не держат, телефон падает из разжавшихся пальцев и тут же начинает звонить. Смотрю на экран, но ничего не вижу, глаза закрывает пелена тумана.
Кто-то проносится мимо и суёт мне в руку телефон.
– Ответьте! Здесь нельзя шуметь!
Провожу пальцем по экрану и подношу мобильник к уху.
– Да, – отвечаю деревянными губами.
– Лиза, я тебя сегодня потерял, – недовольный голос Арсена вибрирует на высокой ноте, отодвигаю телефон, кажется, что в мозги впивается булавка. – Ты где?
– У Т-темочки, – судорожно всхлипываю. – Не могу больше говорить.
Отключаюсь и смотрю неподвижным взглядом на дверь в надежде, что вот-вот получу объяснения. «Господи, – в который раз уже за это время молю Бога, хотя раньше в религию не верила, – не дай совершиться беде. Спаси сына!»
Неожиданно начинаю креститься.
– Лоб, живот, правое плечо, левое плечо, – бормочу вместо молитвы себе под нос. – Лоб, живот, правое плечо, левое плечо. Во имя отца и сына и святого духа.
Сильные руки поднимают меня на ноги и хорошенько встряхивают.
– Ты что делаешь? Прекрати истерику! – приказывает Арсен.
– Я-я не...
– Глупая, иди сюда!
Он крепко прижимает меня к груди, и только сейчас я по-настоящему даю волю слезам. Рыданья вырываются изо рта вместе со словами:
– Я не знаю, что случилось. Они там... внутри, ничего не говорят.
– Лиза, я тебе предлагал перевезти сына в Москву. Сейчас у него были бы лучшие врачи. Теперь будем расплачиваться за твоё упрямство.
– Зачем ты так? – я отстраняюсь, но он не даёт мне это сделать.
Наша молчаливая борьба помогает мне прийти в себя. Может быть, ничего страшного не случилось, а я паникую.
Дверь отделения недоношенных распахивается, и на пороге показывается Елена Ивановна.
Я бросаюсь к ней.
– Что?
– В рубашке твой сынок родился, Лиза. Удалось спасти.
– Следить за ребёнком нужно лучше! – вмешивается Арсен. Его лицо перекошено от злости, глаза опять превращаются в чёрные провалы. – Я вас всех под суд отдам!
– Да? – в дверях показывается Илья Владимирович, заведующий отделением. – Это ваше право. Но разве вас не предупредили, что мальчик в тяжелом состоянии? Это будет чудо, если он выживет и станет полноценным человеком.
– Доктор, не слушайте его, – я закрываю Арсена собой и умоляюще складываю руки. – Скажите, что с Темочкой? Я сойду с ума от неизвестности.
– Значит, так. Была внезапная остановка сердца. Такое у новорожденных детей случается, а у недоношенных даже часто. Если бы ваш малыш был дома, не спасли бы. А мы успели заметить и отреагировать.
От такой ужасной новости подкашиваются ноги. Я цепляюсь за Арсена, не в состоянии принять ее, он поддерживает меня за талию.
– И что вы предлагаете делать?
Арсен по-прежнему в плохом настроении. Я кошусь на него, не понимаю, с чем связана такая неуправляемая злость? С тем, что застрял на полтора месяца в Новосибирске рядом со мной? Так я не просила. Мог бы и улетать. Или тоже волнуется за моего ребёнка?
– Мальчик опять на ИВЛ. Будем наблюдать до утра. Если дыхание восстановится, думаю, вам нужно лететь в столицу, там больше возможностей для лечения.