Евгений Лукин
Он приближается
Кириллу Еськову
Тогда, разумеется, начнётся, так сказать, всеобщее окисление…
Нетвёрдым пальцем я утопил кнопку звонка, и вскоре дверь отворилась. По-моему, при виде меня Ефим Григорьевич Голокост испугался.
— Что? Опять? — спросил он, скривившись от сочувствия.
— Опять… — уныло покаялся я и переступил порог.
— Ай-яй-яй… — Тихонько причитая, Ефим Григорьевич закрыл входную дверь и проследовал за мною в комнату.
Я тем временем подсел к столу и, ссутулившись, бессмысленно уставился на угнездившуюся посреди скатёрки чёрную пластмассовую мыльницу, внутри которой что-то изредка тикало. Потом щелчки пошли чаще и громче.
— Что это? — вяло осведомился я.
Великий изобретатель почему-то страшно смутился, вскинул плечи, растопырил пальцы.
— Счётчик, — виновато признался он.
— Гейгера?
— Альцгеймера.
Я вздрогнул.
— Давно изобрёл?
— Изобрёл давно. Собрал сегодня.
— И действует?
— Н-ну… сам слышишь.
— Позволь… Так это он, выходит, на меня сейчас реагирует?
Вместо ответа Ефим открыл сервант, достал сильно початую бутылку дагестанского коньяка и пару мензурок. Разлил, покряхтел.
— Как же тебя всё-таки угораздило? — посетовал он. — Месяц ведь держался…
— Ты не поверишь! — сдавленно сказал я. — Нечаянно сел на пульт.
— Ты ж его выкинуть грозился!
— Кого? Пульт? Или экран?
— И то, и другое!
Речь, как вы, наверное, сами уже догадались, шла о телевизоре. Мне категорически противопоказано его смотреть. Есть счастливые люди, на которых это устройство просто не действует: занимаются граждане своими делами, а оно бормочет себе. Я же, стоит его оживить, бросаю всё и впрямь начинаю вникать в бормотанье — даже, представьте, нахожу в нём какую-то иллюзию смысла.
Возможно, именно так начинается кризис предсмертного возраста.
То ли фобия, то ли мания, однако в любом случае хворь моя настолько несовременна и непродвинута, что в ней и признаться неловко. Двадцать первый век на дворе! Если кому хочется ускорить встречу с Альцгеймером — к его услугам ноутбуки, планшеты, смартфоны. Нейросети наконец! А тут такое старьё! Стыд и срам на мою местами седеющую голову.
Долгое время я прекрасно обходился без телика, но друзья взяли вдруг и подарили мне плазму! От такого поди откажись! Поначалу смотрел бокс и только бокс. Профессиональный, естественно. Заинтересовал меня тогда этот способ человеческого общения.
Однако права пословица: коготок увяз — всей птичке пропасть. Вскоре переключился я на программы о зверушках, потом добрался до крупных приматов. Представляете, подсел на детективный сериал «Гражданин понятой» — о смышлёном дворнике-таджике, постоянно приглашаемом полицейскими на место преступления и раскрывающем за них самые сложные дела.
Почему я до сих пор не обратился к психологу, почему не выбросил плазму за окно? Во-первых, жалко — подарок, вещь дорогая, во-вторых, гордыня сыграла. Дескать, сам справлюсь: выключу — и больше не включу! Вот не справился…
— Что смотрел-то хоть? — с жалостью на меня глядя, спросил Ефим. — Дюдик, небось, какой?
Спросил неспроста. Знал уже о моём новом пристрастии.
— Да если бы! — нервно отмахнулся я, закусывая скрюченным лепестком подсохшего сыра. — «Шестое вымирание»…
— Ну это ты зря…
— Нет, погоди! — вскинулся я — и счётчик немедленно отозвался звонким треском, словно кто-то просыпал семечки на газету. — Но ведь там правду говорят… Было пять вымираний…
— Почему пять? — меланхолически осведомился Ефим, разливая по второй.
— Ну а сколько же?.. Конец ордовика, — с готовностью принялся я загибать пальцы. — Чуть не вымерзли… Потом, значит, поздний девон… Потом сибирские траппы, пермь-триас… юрское… Пятое — это когда динозавров астероидом ушибло… Теперь вот шестое впереди — наш черёд.
Мы осторожно чокнулись мензурками.
— И что?
— То есть как что? — взревел я (на незримую газету тут же просыпался целый кулёк незримых семечек). — Планета в опасности! Человечество в опасности! Каждый осознать должен! Каждый! Я! Ты! Он! Она!.. Завтра же вступаю в партию зелёных и требую ликвидации вредных производств! Ведь что делают, суки, а? Кислород из атмосферы выжигают! Но ещё не всё потеряно, Фима! Ещё не всё потеряно…
А мыльница тем временем пыталась меня перебить. Наконец ей это удалось — не выдержал я, прервал речь, вскочил.