Надя молча переставила на соседний столик его чашку, пепельницу с окурком, взяла чистую пепельницу, села. Посмотрела на Высокую женщину – та, не обращая на нее внимания, пила кофе. Надя поправила чашку напротив себя, хотела что-то сказать соседке, по-видимому, что стол занят и неприлично усаживаться, не спросив хотя бы разрешения, но не успела. Высокая женщина негромко, словно продолжая давно начатую беседу, заговорила с ней.
Высокая женщина. Что, приехала?
Надя. Вы мне?
Высокая женщина. Тебе, кому же еще? Приехала, что ли? Или уезжаешь?
Надя. Я жду. Тут занято, между прочим. Не видите?
Высокая женщина. А я домой. Все, хватит, хорошего помаленьку. У меня вообще-то билет на послезавтра, но – не выдержала. И как тут только у вас люди живут, не понимаю. Сумасшедший дом какой-то. Все замученные, все мчатся куда-то. Даже когда сидят. Я не знаю, когда они живут. В дороге, наверное. Нет, правда, я у подруги тут жила, она на работу через весь город полтора часа и обратно столько же. Три часа в день. Это сколько же в месяц? А? Четыре дня почти? Правильно?
Надя. Наверное.
Высокая женщина. Ну вот. Поэтому им некогда. У нее брат, познакомились, то-се, а он сразу раз – ив дамки. Я говорю: ты чего? А он: а чего? Ну конечно, когда ему трали-вали разводить, он все на часы – метро, последний автобус, а утром в шесть все по новой. Я ему – ля-ля-ля, что за манеры, а он – в отключке. Бай-бай сидя. Ну? Скажи, что это за любовь? Согласна?
Надя. Ну…
Высокая женщина. Вот, видишь. Согласна, значит. Нет, я тоже не прошлый век – акселерация, информация, – грамотные, но не птицы же – на лету? А?
Надя. Да.
Высокая женщина. Ну вот, а ты говоришь. В театр его тут позвала. Сама. Хороший театр, в центре. Места дорогие. Пришел. Буфет, пиво, бутерброды с рыбой. Кресла мягкие. Глядь, обратно спит. Я ему – так-растак, а он: я же тихо. Верно, тихо, но все же… А?
Надя. Да.
Высокая женщина. Ну, согласна?
Надя. Да.
Высокая женщина. А в музей? Зову – пойдем, живопись, скульптура, тапочки бархатные. А он смеется. По музеям, говорит, одни приезжие ходят, весь гардероб – в апельсинах. Ну я и есть приезжая, не прикидываюсь. Для того и приехала, смотреть все. Культурный центр. А он ха-ха да хи-хи. Я говорю ему – потому не хочешь, что в музее спать негде, стоят все. Хотя утром поглядишь в автобусе – как миленькие, стоя. А?
Надя. Да.
Высокая женщина. А он, главное, из себя ничего и женат только раз был. И рост… У нас дома что плохо – маленькие все, мелкие. Пройтись неловко. Снизу смотрят. Словно просят чего. А когда меня просят, я просто… А этот ничего не просит. Ему и просить даже некогда. Чтоб из графика не дай бог. Как автобус. Часы, минуты… Птицы… Все на лету. А я не птица, собралась вот, и… А ты?
Надя. Что?
Высокая женщина. Живешь тут? Иль проездом?
Надя. Жду.
Высокая женщина (потрогала чашку, стоящую перед пустым стулом, посмотрела на Надю). Приезжая. Эти столько не ждут. Они все в графике – столько-то на дорогу, столько-то на любовь. У всех часы электронные, в полруки, чтоб секунды виднее, уж и на секунды считают, на каждом углу – часы, свидания – только под часами, а как придут в гости, сразу к телефону и опять время проверяют, чтоб не передать тебе лишнего не дай бог, из графика не выйти. До того дошла – лежим, у него сердце тут-тук, а я слышу – тик-так. Наорала, ушла… А?
Надя. Не знаю.
Высокая женщина. А может, зря? Может, подождать? Глядишь, милостей от природы перепадет. Может, как ты?
Надя. А с чего вы взяли, что я…
Высокая женщина. А ты думаешь, загадка ты? Сколько надо просидеть курице, чтоб высидеть себе петушка?
Надя. Что вы говорите?! Вы же не знаете обстоятельств.
Высокая женщина. А что я говорю? Ничего не говорю.
По радио объявили посадку на рейс № 353.
Ну вот, слава богу, мой… (Уходя.) Вон уборщице скажи, чтоб пыль с тебя стирала – хоть раз в неделю…
Надя поднимает с пола оброненный апельсин, кладет его на стол. Смотрит на часы, потом убирает грязную посуду на соседний стол. Подходит Уборщица с ведром и щеткой.
Уборщица. Чего это она? Про меня, что ль?
Надя. Обозленная какая-то.
Уборщица (увидела составленную на соседнем столе посуду). Ну что за люди! Отнести – руки отвалятся. Привыкли, чтоб за ними ходили. Ты скоро? Мы закрываем сейчас – перерыв. Не наелась, иди вниз, там работает.
Надя. Я жду.
Уборщица. А что, там ждать нельзя?
Надя. Он сюда придет.
Уборщица (хмыкнула). Пришел бы, так давно уж пришел бы. И не сидела бы как истукан.
Надя. С чего вы взяли?
Уборщица. А то я слепая. Второй месяц сидишь.
Надя. Вы спутали.
Уборщица. Чего я спутала, чего я спутала? И нечего стесняться, подумаешь… В войну поболе ждали, никто не стеснялся.
Надя. Он скоро придет.
Уборщица. Может, еще и лучше, что не придет, это наперед разве узнаешь. Может, надо молить бога, чтоб не пришел, чтоб пронесло. А то вон будешь, как моя дура. Весь паспорт во временных прописках, мальчишка со мной живет. Но это хорошо, я есть, а не было б?
Надя. Вы ошибаетесь.
Уборщица. Ну хорошо, хорошо, я ошибаюсь, ты только что пришла, вот от кофе твоего пар идет, он – самый лучший, он никогда не опаздывает, нелетная погода, у вас будет трое детей, и вы выиграете «Волгу» по лотерее… Ничего не забыла? (Замечает у Нади на глазах слезы.) Ну ладно, чего ты, я же так, пошутила. Сиди, никто тебя не гонит. Чашку потом вон отнесешь, поставишь туда…
Надя. Спасибо. Вот, возьмите. (Протягивает апельсин.) Уборщица. А… Ну давай. Мой балбес их уважает, как он говорит.
Надя. Внук?
Уборщица. Внук.
Надя. А в каком классе?
Уборщица. Классе? Седьмом вроде. Или в восьмом. Запутал он меня. Сидит в одном, учится в другом.
Надя. Второгодник?
Уборщица. Если бы… Наоборот.
Надя. Наоборот?
Уборщица. Ну да. Шиворот-навыворот. У других дети как дети, а этот… Совсем загонял – то ему за девятый учебник достань, то за десятый, а тут придумал и вовсе институтский курс учить. Ну… Есть совесть у него или нет? Я ему – все, последнее, два пола мету, здесь вон и в общежитии, а он… И учительница тоже: все хорошо, все прекрасно, как замечательно быть талантливым. Он же не назад, мол, вперед. Может быть, не знаю. Но по мне – всему свое время. Кончил школу, пожалуйста, хочешь быть талантливым, будь на здоровье, никто не держит. Но в детстве ребенком надо быть. Как все. И чтоб радость всем была. А то вон он глаза над формулами своими ломает, гипертонию раннюю зарабатывает, а мне… Раньше, бывало, на родительское собрание придешь, понимаешь, что не одна в жизни – чувство локтя, общие заботы… Прогулы, девочки, драки – как у людей. В гости звали, в театр, у них дети артистов учатся. А теперь? «Вы бы сказали своему – он у нашего комплекс неполноценности вызывает…» Я, что ли, виновата, что его учителя всем в пример ставят? Конечно, когда твоему ребенку каждый день другим тычут… Как бельмо на глазу всем. До того дошло – на подарок директору собирали, так с меня брать не захотели. Надо же… Главное, что обидно, он сначала нормальным был. Как все. Я сама его: мало читаешь, ничем не увлекаешься… Ну, он и увлекся. (Бросила в сердцах тряпку в ведро.) Я лаборанткой работала. Тут институт неподалеку. Семь баб в комнате. И как с утра заведут: кто за что двойку схватил, кто где коньки потерял, да как начнут каждые полчаса домой трезвонить: почему уроки не делаешь?… А, что говорить… Не могла слышать, ушла. Не выдержала. Вот в уборщицы подалась. Никого не видишь целый день, никого не слышишь, никто тебе в душу не лезет со своими детьми… (Уходит, забыв на столе апельсин.)