У Дэнни на глазах выступили слезы.
— Я имею право сюда приходить, — упрямо выкрикнул он.
— Во время концерта, — согласился робот. — Тогда вам можно присутствовать здесь, в зале. В иное время не следует сюда приходить. И подходить к пианино.
— Но мне-то можно, — упорствовал Дэнни. — Честно. Я композитор.
— Рекомпозитор, — поправил его смотритель. — Роботы не сочиняют музыку. Они ее пересобирают.
— Я и это могу, — в отчаянии сказал ему Дэнни. — Я хочу стать настоящим музыкантом.
— Пересборка, — задумчиво тянул робот. Хватка его немного ослабела. — Так ты — музыкальный робот? Вот о роботе-композиторе я никогда не слышал. — Смотритель на полную мощность напряг свои железные моги. — Если ты музыкальный робот, давай послушаем музыку.
— Пусти, — попросил Дэнни. — Я буду играть на пианино.
— Сначала музыку, — потребовал смотритель. — Тогда отпущу.
— У меня же нет инструмента!
— Музыкальные роботы в инструментах не нуждаются. Инструменты у них только для вида.
— Пианисту нужен инструмент, — настаивал Дэнни. — Он не такой, как другие. Он играет по-настоящему.
— Робот-пианист — да, — согласился смотритель.
— Но такой в городе один, и ты — не он. — Смотритель вздохнул. — Ты мне солгал. Придется о тебе доложить.
Дэнни забился, хоть и понимал, что бесполезно. Через несколько минут его сдадут властям. Его ждет психокондиционирование. Этого он никак не мог допустить.
Он вдруг перестал отбиваться, расслабился — и засвистал.
Звук был тонкий, прерывающийся, но смотритель замер. Дэнни задышал чуть свободнее, мелодия стала явственней. Смотритель мешкал, не зная, что делать.
Дэнни переключился на модное в последнее время попурри. Смотритель отпустил его.
В свисте Дэнни теперь слышалось торжество. Он перешел на новую мелодию, которую сочинил по дороге сюда.
Когда мальчик закончил, смотритель вздохнул.
— Так ты в самом деле музыкальный робот?
— Кто же еще? Ты хоть раз слышал, чтобы музыку исполнял человек?
Покачав головой, смотритель направился к пианино.
— Но почему меня не предупредили, что ты здесь будешь играть?
— А кто бы стал говорить с тобой о музыке? Ты же, знаешь ли, просто смотритель.
В том снова проскочила искра сомнения.
— Зачем тебе надо упражняться? Другим роботам это не требуется.
— Потому что они так устроены, — сказал Дэнни.
— Они не могут играть ни лучше, ни хуже. А с композиторами иначе. Нам надо много учиться.
Это удовлетворило смотрителя.
— Хорошо, тогда играй.
Он перенастроил контроль влажности вокруг пианино так, чтобы компенсировать влагу от дыхания Дэнни.
— Не моху, — Дэнни вдруг вспомнил о времени. — Может, завтра.
— Или, если хочешь, сегодня ночью, — предложил смотритель.
— Ночью мне очень даже подходит!
После этого Дэнни не один год упражнялся и играл в свое удовольствие. Он хорошо успевал по обычным предметам — это был вопрос маскировки. Впрочем, не так хорошо, чтобы его выбрали для специализации. Дэнни не рисковал выказывать настоящий уровень своих знаний. Ему приходилось на шаг обгонять программу, чтобы оценить, сколько требуется знать и вписаться в нужный уровень успеваемости.
Он стал старше и получил больше свободы. Все свободное время он проводил во Дворце Музыки. Упражнялся по утрам, по вечерам, а больше всего по ночам. Даже по забытым старым меркам он стал превосходным музыкантом. Он вечно жил на грани, и страх перед разоблачением оттачивал его мастерство.
В тот год, когда ему исполнилось четырнадцать, он пошел на концерт. Ничего странного, обычное дело. Он занял место на галерее, держался незаметно. В зале притушили свет, разговоры затихли.
На сцену вышла Горячая Пятерка Луи Армстронга. Сатчмо как живой, от первой до последней записанной ноты. Две трубы, корнет, два певца.
Труба выпевала чистые сильные ноты, вторая обвивала их танцем, подражая кларнету. Еще один Сатчмо, теперь с корнетом: стаккато в нижнем регистре. И Луи-певец в своем необычном ритме со знанием динамики вокала начинает песню. Пятый Армстронг поддерживает ансамбль скэтом. Вот она, Горячая Пятерка.
Это был образец вольного контрапункта и мелодики из давней музыкальной традиции. Забытые со временем и заново открытые джазом, пылко отридавшиеся и столь же пылко отстаиваемые ходы обрели наконец законное место в великом музыкальном сообществе.
Луи — настоящий Луи — не поверил бы своим ушам. И пришел бы восторг от этого исполнения. Ведь исполнял он сам, от начала до конца. Каждая нота была в то или иное время сыграна им — хотя не обязательно в той же последовательности. Сумей он во плоти разделиться на пять музыкантов — он бы исполнил эту музыку именно так.