Тяжело дыша, он прислонился к корпусу корабля. Опоздал, но не слишком. Он обогнул лопасть.
То, что открылось взгляду, ему не понравилось. Аппарель уже втянули, и наружный люк был закрыт. Ждали только разрешения на взлет.
Его уверенность в себе немного слиняла. Если допуск дадут в ближайшие несколько минут, ему конец. Не то, чтобы он этого боялся. Корабль не взлетит без одного из членов команды — во всяком случае, он на это надеялся.
Олсинт застучал в люк, заорал, хоть и знал, что бесполезно: внутри его не услышат. Шум вспугнул красную птичку, которая зависла в воздухе неподалеку. Птичка закружила у него над головой, пронзительно чирикая.
Олсинт хмуро взглянул вверх. Птица напомнила ему о парке. Не потащись он в парк, спокойно сидел бы сейчас в корабле. Правда, парки большая редкость, а люди туда заходят еще реже. После долгих месяцев в корабле искушение было велико — для него, если не для других. Любой другой в парке бы заскучал.
Теперь бы ему попасть внутрь. По корпусу прошла дрожь, и Олсинт понял, что время на исходе. Еще немного, и его поджарит ракетами.
Люк снаружи был гладким, но он прикинул, где располагается запор на внутренней стороне и, отстегнув часы, прижал их ладонью к корпусу. Припомнил, что циферблат, вроде бы, нужно повернуть внутрь. Он повернул часы в надежде, что не ошибся. Закрыл глаза и с силой ударил кулаком.
В кисти руки взорвалась боль, он всем лицом ощутил вспышку. Энергия, которая должна была тысячелетиями поддерживать работу механизма, выплеснулась в долю секунды. Мигом позже на боль отозвалась сжимавшая ремешок рука. Он выронил ставшие бесполезными часы и открыл глаза.
Рассчитал он верно, да и повезло. Энергия, как он и надеялась, устремилась от него, не то он остался бы без руки. Запорный механизм не выдержал, выброс тепловой энергии выпятил пластину наружу. Корпус дрожал все сильнее: ракеты прогревались перед взлетом.
Люк еще не остыл, пальцы зашипели, когда он нащупал выгнувшийся край и потянул на себя. Люк подался. Он перехватил покрепче и всем телом откинулся назад. Открылось!
Забравшись внутрь, он закрыл за собой люк и запер аварийным замком. Едва успел, но главное — успел. Корабль пошел вверх, и перегрузка сбила его на колени между наружным и внутренним люками. Олсинт все думал о маленькой красной птице, порхавшей снаружи. Наверняка сгорела, как и он мог сгореть.
Наконец ракеты отключились, сила тяжести исчезла. Они вышли из атмосферы — дальше корабль пойдет на межзвездном двигателе. Жар ракет стал остывать, чему Олсинт немало порадовался.
Поднявшись на ноги, он дотащился до внутреннего люка и налег на него. И этот не открывался. Он закричал. Может, не сразу, но кто-нибудь окажется достаточно близко, чтобы услышать.
В шлюз был воздух, он не сомневался, что выживет. Жарковато было, но быстро холодало. Вздрогнув, Олсинт недоуменно покачал головой.
Все шло не так, как должно было идти. Не знай он наверняка, сказал бы…
Но говорить об этом было не время.
Он не услышал шагов на той стороне. Люк открылся, и Олсинт выпал наружу. Упал на обожженные руки, но они так замерзли, что ничего не почувствовали.
Над ним стояла полуголая Ларейна.
— В прятки играешь? — спросила она. Потом присмотрелась и упала рядом с ним на колени. — Ты же ранен!
Да, ранен, но главным образом устал. Прежде, чем позволить себе роскошь лишиться чувств, он невольно подумал о невозможном: кто-то на корабле хотел избавиться от растения или желал ему провала.
И то, и другое удалось бы, останься Олсинт на планете.
Олсинт сидел в своей каюте и размышлял. Жаль, что так мало известно ему о команде. За шесть месяцев успел познакомиться с каждым, но только поверхностно. Народ на корабле составлял сплоченный клан. Он хорошо знал своего помощника и врача. Капитана видел только мельком. Остальных запомнил в лицо и по именам, но и только. Несколько женатых пар, формально свободные девушки и много мужчин-техников. Ни у кого из них, насколько ему было известно, не было причин заваривать кашу, из-за которой Олсинт едва не опоздал на корабль. Конечно, он мог себе напридумывать. Все это вполне могло оказаться случайностью. А могло и не оказаться.
Его размышления прервал стук в дверь.
— Кто там? — отозвался он.
Вошла Ларейна.
— «Кто?» — не спрашивают, — объявила она. — Говорят: «Войдите». Даже я это знаю, а я в пути всего три года.
Упав в кресло, она скрестила ноги: длинные ноги, вполне достойные того, чтобы выставлять их напоказ. Была в ней некая обращавшая на себя внимание беспристрастность. Впрочем, девушка была умна и знала, когда беспристрастность к месту.