— Красотка, а? — проговорила она, чуть задыхаясь.
— Забудь о ней, — нетерпеливо перебил Олсинт. — Люди! Они на этой планете?
— О, нет, — ответила птица. — За тысячу планет отсюда.
Олсинт застонал. Эту пташку дрессировал сумасшедший: она то наполняла его надеждами, то разбивала их в прах.
— Ошибаешься, — ответила ему птица. — Рассказываю: сто сорок лет назад пару механиков-растениеводов высадили с корабля — точно как тебя. — Слетев с ветки, птица примостилась на механизме растения, окунула клювик поддон.
— Вкусно, — оценила она, отряхнув клюв.
Олсинт молчал. Доскажет, когда сама созреет, торопи — не торопи.
— Растение-механизм — хорошая штука, — заговорила птица. — Это растение, разобранное на части. Ты смог бы его собрать?
— Как мог, уже собрал, — Олсинт кивнул на механизм. — Большего никто не может.
— Никто из тех, кого ты знаешь, — поправила птица. — Еще рассказ: сто сорок лет назад та пара сумела его собрать — и оно стало расти. Сто тридцать лет назад они научились разнимать на части живое существо, не убивая его. Сто двадцать лет назад они собрали его заново, так что оно работало по-новому.
Птичка перескочила на самый конец ветки.
— В чем различие между растением и животным? — спросила она.
Различий было полным-полно на любом уровне. На клеточном, на уровне организации — что ни возьми. Но на уме у птицы было что-то простое.
— Некоторые растения могут немного передвигаться, — медленно заговорил Олсинт, — а некоторые животные почти неподвижны. Но главное различие, если такое есть, в способности к движению.
— Верно. Ты уловил суть, — похвалила птица. — Сто двадцать лет назад та пара — у них к тому времени было несколько детей — собрала животное на новый лад и получила… чистое движение!
Вот что морочило ему голову.
— Телепортация, — забормотал Олсинт. — Они телепортируются.
— Они — нет, — поправила птица. Их разум лучше приспособлен для мышления — так они говорят. Они не занимают его пустяками. — Птица скосила на него блестящий глаз. — Я в разуме не разбираюсь. У меня его никогда не было.
Если они не умеют телепортироваться, как же доставили сюда эту пташку?
Олсинт разглядывал птицу. Крылья сложены, но она не на ветке сидит и не на механизме. Зависла в шести футах над землей и даже воздух не шевельнет.
— У тебя за спиной, — сказала птица.
Она и перышком не шевельнула, но очутилась сзади, а движения Олсинт не заметил.
— Телепортация, да, — продолжала птица, — но не для них. Это за них делаем мы.
Птица и в самом деле побывала за иллюминатором. Если она умела телепортировать себя, почему бы не прихватить с собой воздуха?
Но это лишь часть вопроса. Птица за ним следила, но могла ли она предвидеть, чем это кончится?
— Ты знала, что будет? — спросил он.
— Механиков-растениеводов то и дело высаживают с кораблей, — сообщила птица. — Мы их уже немало собрали. Они работают с растениями, а растениям место на планете. Им не подстроиться под ритм машины.
Олсинт об этом знал. Чувствовал, хотя не сумел бы высказать словами.
— Так передай им, где я, — сказал он. — Я продержусь, пока они пришлют корабль.
— Корабль? — удивилась птичка. — Это так долго. Они не любят ждать. У них столько прекрасных планет, не пригодившихся людям — все, что душа просит. Хотя им и просить не пришлось. Для этих планет нужно подходящее население.
Они не любили ждать. На лицо ему упала тень. Олсинт поднял голову. Что-то падало с неба. Не корабль — во всяком случае, не обычный корабль. Корабль, самый подходящий для них. Чего не хватает на планетах, где еда растет сама и не нужно тяжелых элементов? Людей!
Она спускалась, не шевельнув и крылом, сперва быстро, потом замедлив падение. Она встала перед ним, над ним — гигантская фигура крылатой женщины. Ее покрывал иней.
Олсинт подошел к ней, и она укутала его крыльями.
Он ничего не ощутил, кроме холода, и то всего на несколько секунд. А когда открыл глаза, этот странный и прекрасный корабль уже опускался на другую планету, еще гостеприимнее прошлой. Мужчины и женщины выходили из домов — встречать его. Одна девушка была немножко похожа на Ларейну.
В КОНЦЕ — СВЕТ
Об этом, по-моему, твердили все газеты на всех языках. Я читал, но не знал, чему верить. Одно дело — чего-то хотеть, а знать, как на самом деле — другое.
После Дня Труда шли обычные новости. «Доджеры» выиграли — или проиграли, забыл, а команда Южного Калифорнийского была сильна и собиралась побить всех, с кем встречалась той осенью. В Тихом океане испытали водородную бомбу, стерли с карты еще один островок, как будто у нас полно лишних. В другое время это было бы важно, а тогда — нет. Такие известия выкладывали на последних страницах, их почти никто не читал. На первых страницах было одно — то, о чем говорили все. Во всяком случае, при мне.