Ввожу свое имя, покосившись на него, и самоутверждаюсь. Конечно же, я и есть его пароль. Привет вам, барные неудачницы и отчаянные фанатки.
Какой же у нее номер?...
— Подруга Лизы, — довершение детективной линии.
Удивление, беглое нажатие, долгие гудки...
— Алло...
— Это Лиза.
— Ты свихнулась?! — оглушающий крик подруги.
— Да, — пожимаю плечами. Он, как обычно, усмехается тому, что я жестикулирую, забывая, что собеседник меня не видит. Ведь он всегда знает, когда я киваю или отрицательно качаю головой во время наших редких телефонных разговоров.
— Общага уже закрыта! Ты как пробираться будешь? — Молчание... — Ты опять с ним? — Снова молчание... — Ты просто дура... Мне надоело с тобой нянчиться! Хочешь и дальше рушить свою жизнь? Дерзай, подруга!
— Ложись спать, — прощальное от меня. — Я тебя люблю, — зачем-то добавляю, хоть и для нее я уже давно не больше чем обуза, свалившаяся при поступлении. Прости меня, Оля.
Телефон возвращается на свое законное место. Мысли от алкоголя в крови мучительно путаются... Наши руки почему-то сплетаются. Тяжело водить одной левой? Не знаю... Чтоб было удобнее, приходится повернуться всем телом в его сторону. И снова эти глупые чары. Лучше умереть, чем любить.
— Надоела ночная Москва? — так интерпретирует мое движение он, на этот раз перекладывая руку на замерзшее колено. Быстро, несмотря на дискомфорт, зачем-то стягивает пиджак, чтобы укрыть мои ноги.
— Никогда и не привлекала, — поморщилась.
Мне прекрасно жилось в родном городке, которого методично обзывали дырой. Сдалась мне его столица...
Верно подмечает:
— Ты сама приехала.
— Ради тебя... — еле слышное, почти сокрушенное... Только и только ради тебя.
А ведь я купила билеты. Два раза купила... два раза сдала.
Его долгий взгляд, пока стоим на светофоре перед домом.
— Лиза хотела свободы, и что же стало? — смеется надо мной. — Неужели свобода оказалась не такой, как ты представляла? Стоит только раз показать, что ты заменима, что ты не центр вселенной, как ты вмиг появляешься. Готов поспорить, что тебе бы понравилось на моем месте. Ты ведь любишь внимание. Тебе так льстит, когда кто-то сдувает с тебя пылинки.
Ответа нет. Лишь натянутая улыбка, чтобы скрыть чересчур очевидное волнение. Металлический привкус на искусанной губе, вместо сладости от поцелуя.
Зеленый яркий свет...
На его месте — не знаю, а вот на своем... Какие дуры бросают в музыкантов свое нижнее белье? И почему мне приходилось снимать эти прелести с него? И зачем просят автографы на груди? Зачем толпами преследуют?
— Только если сдуваешь ты, — иронично отвечаю.
Дверца открывается. Зачем-то натягивает на мои истерзанные ступни туфли. Думает, что так пьяна?
— Дойдешь? — под ночным небом спрашивает он.
— Я еще ползать умею, — холодно бросаю, хлопая дверью.
И сбегать от тебя.
Раньше я кривилась от запаха дыма. Быть может, поэтому так и не поддалась пагубному влиянию и не подсела на сигареты. Сейчас же серое облачко значит лишь одно... он рядом.
Ох, Лиза, лучше бы у тебя были черные легкие, чем сердце.
Непонятно, кто начал жаркие ласкающие прикосновения, кто перенял инициативу...
— А потом скажешь мне, что я урод?
— Могу и сейчас сказать, — порывисто дыша, отвечаю, несколько нервно, даже отчаянно расстегивая пуговицы на белоснежной рубашке. — Да сними же ты эту рубашку! От тебя пахнет теми женщинами.
— А то я не чувствую его одеколон, — злая усмешка, и предмет моих страданий сорван и отброшен в сторону.
Пока его пальцы скользят, ища молния, отвечаю:
— Ты сам начал эту игру.
— Только я выиграл, а ты оказалась слабой.
Перешагиваю через упавшее платье, чтобы заполучить ожидаемую реакцию, которую он так плохо скрывает. Ему нравится. Ему нравлюсь я. Привет, неудачницы из бара и отчаянные фанатки!
— Главное — не победа, а участие, — парирую, пока меня подхватывают на руки. — Лучше бы и ты предпочел проиграть, чем лапать их...
Его лицо бы перекосилось от недовольства, если бы не мои губы, непрестанно касающиеся уголков его рта, если бы не мои дрожащие пальцы, перебирающие его светлые волосы, если бы не я... пытающаяся быть еще ближе, чем возможно.
Обнаженная спина скользит по шелковым простыням. Как же я их ненавижу. А его я... люблю.