"Во Франции нечего делать творческому человеку", -- убежденно объявил Алекс.
"Париж красивый?" -- вдруг спросил доселе скромно сидевший в самом дальнем углу стола грузин.
"В жопу там в Париже ебут таких, как ты, Шалва... -- незло, но насмешливо сказал Алекс. -- Лимон, хочешь его выебать? Он, кажется, по тому же самому делу, что и ты, -- захохотал Алекс. -- Пойдите, пойдите на второй этаж, там на всех мес-та хватит... Идите, мальчики..."
Алекс знал по меньшей мере одну из моих жен, но почему-то упорно про-должает держать меня за гомосексуалиста. На людях. Я никогда особенно не воз-ражаю, после выхода моей книги "Это я -- Эдичка" многие в мировом русском комьюнити считают меня гомосексуалистом. Однажды, я был как раз в обществе Алекса в тот вечер, мне пришлось дать по морде наглецу, подошедшему к нашему столику, назвавшему меня грязным педерастом. В русском ресторане в Бруклине. Я сам шучу по поводу своего гомосексуализма направо и налево. Но не Алексу, по секрету рассказавшему мне как-то, как его еще пятнадцатилетним мальчиком сов-ратил отец-настоятель в русском монастыре, меня на эту тему подъебывать.
"Ты что такой агрессивный сегодня?" Он оправдался:
"Ой, Лимон, какой же ты обидчивый. Я же тебя люблю, Лимон! Я твой брат. Ты помнишь, ты сам сказал мне после смерти Володи: "Хочешь, Алекс, я заменю тебе Володю?"
"Хитрый ты, Алекс... -- сказал я. -- Все помнишь, что тебе выгодно".
"А ты думал... -- усмехнулся он. -- Эх, Лимон, друг ты мой... -- Опять, потя-нувшись до меня с трона, он больно шлепнул меня по плечу: -- Рад тебя видеть! Думал, не придешь. Все, все от меня отвернулись! Трудности у меня, денег вре-менно нет, галерейщика нет, вот и дела хуевые пока... Но я вылезу! Я вылезу и всем им, сукам, покажу!"
Я подумал, что человек он сильный, хотя и не очень разумный. Вылезет, наверное.
"Эй! -- крикнул грубиян Шалве. -- Посмотри там в холодильнике, осталось ли еще выпить".
Грузин молча встал и пошел к холодильнику. Заглянул:
"Только одна банка пива, Алекс". "Сходи за пивом, раз не хочешь ебаться с Лимоном", -- ласково сказал Алекс и, вынув из бумажника двадцать долларов, дал их грузину.
По этим-то двадцати долларам, как-то несвойственно-бережно переданным Алексом Шалве, я и понял, что положение его действительно очень серьезное. Обычно двадцатидолларовых бумажек в бумажнике Алекса просто не было. Толь-ко сотенные. Сдачу с сотенных Алекс всегда бестолково заталкивал в джинсы и, когда в следующий раз расплачивался, вынимал опять сотенную. Это был его осо-бый, русско-кавалерийский шик.
"Я расшиваюсь, -- доверительно объявил мне Алекс. -- Ничего крепче пива мне нельзя".
"Я бы на твоем месте и пива не пил", -- заметил я неодобрительно.
"Пошел на хуй. Лимон, не учи меня".
"Распустился ты, -- сказал я. -- Ругаешься как извозчик. Разве главе космо-гонической школы подобает так ругаться?"
Следует сказать, что Алекс действительно объявил себя однажды главой космогонической школы в живописи. Я думаю, и сам Алекс не знал, что это такое, но стать главой школы ему было необходимо, он считал, что это респектабель-но.
"Научили тебя во Франции... -- разочарованно-презрительно протянул Алекс. -- Интеллигентным стал... Точно, -- сказал он, обращаясь уже к Элиз. -- Там все такие, как Лимон, любят попиздеть... Потому я и сбежал оттуда".
Самого Алекса упрекнуть в интеллигентности трудно. За десять лет жизни во Франции Алекс едва научился лепетать по-французски, и я его за это подсозна-тельно презирал, справедливо считая его человеком ограниченным и нелюбопыт-ным, хотя и талантливым. Но талант должен развиваться, а какое развитие, если Алекс не читает, с новыми людьми не встречается, а только механически произво-дит свои картины, сидя взаперти, окруженный казаками и другой русскоговорящей челядью.
По лестнице, громко гогоча, спустился казак, а за ним, пьяно улыбаясь, спустилась голая ниже пояса Леля, держа в руках свои мокрые штаны. Она была без трусов и, спускаясь, поглаживала светлый треугольник волос в месте схожде-ния ног.
"Ты почему, сука, голожопая? -- засмеялся Алекс. -- Почему она без шта-нов?" -- обратился он к казаку.
"Не хочет мой халат одевать. Говорит, что халат воняет и слишком боль-шой для нее..." -- прохохотал казак, содрогаясь могучей грудью.
"А что, я тебе не нравлюсь такая?.." -- криво усмехнулась Леля и, подтянув мышцы ягодиц, прошлась мимо стола, за которым мы сидели.
"Вот мы сейчас тебя выебем, пизда, тогда доходишься!" -- с видимым от-вращением пригрозил Алекс.
Леля, хотя и миниатюрная, сложена очень пропорционально, и если не смотреть на ее пьяную физиономию (всегда, когда она сильно напивается, кончик носа у нее краснеет и лоснится), эстетически представляет из себя совсем не не-приятное зрелище. Леля продефилировала мимо нас и села на свое прежнее ме-сто, но затем пересела вдруг на место отсутствующего грузина и, обнаружив, что в его темного стекла бокале есть вино, выпила его залпом. "Еще выпить хочу... -- объявила она капризно. -- Дайте выпить!"
"Сейчас Шалва принесет, -- успокаивающе сообщила Элиз подруге. -По-дожди".
К ногам Лели подошел вдруг доселе мирно спавший в одном из углов жир-ный бульдог Алекса и, заинтересованно обнюхав ее ноги, встал на задние лапы, а передние положил на стул и потянулся морщинистым свиным носом к ее пиз-де.
"Фу, дурак!" -- взвизгнула Леля.
"Выеби, выеби ее, Фунт! -- обрадовался Алекс. -- Покажи ей, засунь ей шершавого в шахну!.."
Все мы, включая Элиз, обрадовались неожиданному развлечению и стали заинтересованно наблюдать за Лелей и Фунтом.
"А что... -- начал я к своему собственному полному недоумению. -- Слабо тебе, Лельчик, поебаться с бульдожкой?.." -- Очевидно, я был все еще зол на ал-коголичку за ее приседания на улице или, может быть, мне просто захотелось ее спровоцировать на невинное зрелищное мероприятие. Не знаю, я схулиганил, а уж потом подумал.
"Ни хуя не слабо... -- возразила Леля, споткнувшись на букве с в "слабо". Очевидно, стакан вина, принадлежащего грузину, шибанул ей в голову. -- Не слабо, -- повторила она и, соскользнув со стула, вдруг опустилась на сияющий паркетный пол голым задом и раздвинула ноги. -- Иди, иди сюда, милый!" -по-звала она отшатнувшегося было бульдожку. Бульдог засопел и с удовольствием ткнулся носом в Лелину пизду, обнюхивая.