Матч был тяжелый: поляки играли грубо, агрессивно. «Ребята», как она теперь их называла, следя за интервью и прогнозами, запоминая имена, чтобы узнавать футболистов во время трансляции в прямом эфире, получили много травм. Тоска вся взмокла — так волновалась за свою сборную. Все вокруг негодовали, особенно дети, причем родители и не думали шикать на них, наоборот, всячески поддерживали. Тоска курила сигарету за сигаретой, и, когда, по воле Господа (а не его польского наместника на Земле, как заметил кто-то), игра вновь окончилась победой, публика на веранде зашлась от ликования. И Тоска, естественно, радовалась вместе с остальными. Какой-то незнакомый синьор, по выговору генуэзец, угостил всех вином.
Вместе со всем городком Тоска ждала решающего матча. Чтобы лучше узнать противника, она просмотрела всю игру Франция — ФРГ, наиболее интересные моменты которой повторяли потом перед финалом. И все это время наряду с футболистами стойко и даже с каким-то азартом соблюдала «спортивный режим». Теперь она не пропускала ни одного слова из разговоров возле зарослей бугенвиллеи, а там только об этом и говорили. Старый аптекарь, научивший ее разбираться в травах, позволил себе заметить, что сейчас проходят гораздо более важные соревнования, но его заглушили сердитые, насмешливые голоса остальных. Впоследствии Тоска часто вспоминала одну фразу старика, пережившего много правительств и чемпионатов: «Полученные обиды не забываются, а нанесенные улетучиваются, едва подует сладостный ветер славы». Старик хранил старые газеты и не упускал случая ехидно процитировать мимолетные высказывания до и после какого-нибудь события. Вот и сейчас он после каждого восторженного восклицания своих собеседников пытался спустить их на землю. Тоска не понимала всей подоплеки его слов. С тех пор как скрепя сердце отказалась от газеты, к которой привыкла со времен замужества, она слушала новости только по телевизору, но от политической лексики быстро уставала: ничто не было ей так чуждо, как игры за власть.
В тот знаменательный вечер, когда «ребята» забили три гола западным немцам, она следила за игрой с каким-то даже мстительным торжеством в душе. На нее вдруг нахлынули воспоминания о тех далеких годах, когда она с родителями жила в одной из деревушек близ Брианцы. Тогда она тоже многого не понимала, запомнились только голод и страх при виде свастики. Правда, последняя операция сохранилась в памяти довольно отчетливо: в темноте под гром стрельбы люди лихорадочно вытаскивали припрятанное в колодцах и на сеновалах оружие. Потом немцы ушли, был праздник, море огней. Вот эта давнишняя память тоже кричала перед телевизором; Тоска ничуть не удивилась, когда после матча ее обнял совершенно незнакомый мальчишка, который в одних плавках прыгал вокруг нее, как сумасшедший сверчок. В толпе она двинулась по улице и никак не могла понять, откуда взялось сразу столько трехцветных флагов — и в окнах, и в руках у детей, и на гудящих во всю мочь машинах. Весь городок высыпал наружу, да из соседних еще съехалась тьма народу. Тоска оказалась в центре группы, приехавшей из Савоны с барабанами, фанфарами, медными тарелками и огромным плакатом с траурной каймой; надпись на плакате была сделана на таком немецком, что даже она поняла. На каждой площадке, на каждой аллее под пальмами люди пели, танцевали, и Тоска вместе с ними. Потом, удивленная, она опустилась на скамейку, еле переводя дух. Но ее тут же подхватили под руку и увлекли на берег к костру, где пылало наскоро сделанное из тростника и тряпок чучело с нарисованной на нем свастикой.
Она больше не думала о жизни — она жила. В какой-то момент заметила, что смеется, а по щекам катятся слезы. Компания с барабанами двинулась дальше, а Тоска осталась, лишь отодвинулась в тень. Мало-помалу на берегу стали появляться такие же одинокие фигуры, бегущие от шумного празднества или решившие без свидетелей дать волю своим чувствам. А за спиной с Аурелии еще долго слышался торжествующий вой автомобильных клаксонов.
Тоска глядела на тлеющие головешки костра и спрашивала себя, неужели такое возможно. Во время шествия она встретила друзей Бруно; один даже какое-то время шел рядом и угостил сигаретой; потом в хороводе на берегу ее внимание привлекла стайка местных мальчишек. Наверно, среди них был и тот, который поднес Миммо отравленный кусок… А вот теперь они все вместе веселятся в этой толпе, разве это возможно?