– Его называют сердцем свободной армии. Он не простой оппозиционер. Племянник одного из сподвижников твоего деда… Он командует батальоном в старом городе, к тому же, он раньше был военным, лейтенантом, по — моему. В смысле, воевал в сирийской армии.
Она говорила, а ее душа уходила в пятки… Если бы взгляд убивал, она бы была уже мертва. Никогда не видела Васеля таким. Казалось, она произносила какие — то крамольные вещи, хотя на самом деле рассказывала то, что писали в прессе, что знали все. Этот молодой оппозиционер был крайне популярен в соцсетях, пиарился западными странами, арабскими каналами как лучшая альтернатива режиму… Она просто говорила, что знает, о чем говорили все…
— Это к нему ты ехала в Хомр? Перед ним хотела светить сосками без лифчика? Может, ты его хочешь? — зачем - то вдруг спросил Васель, прожигая глазами ее.
Влада лишь фыркнула, отвернувшись от него… Почему он говорил с ней так? Почему вел себя так сейчас, в этом поганом доме? Он ведь делал правильные вещи. Она видела, как он заботится о своих людях и их семьях, но откуда эта злость в ее сторону? Что она делала неправильного… Что за маниакальная ревность?
Вернулся Айман.
— Хамо тоже ждет.
Васель, немного остывший, кивком головы показал — заводи.
Двери открылись и в комнату зашел высокий худой мужчина с короткими седыми волосами. Его лицо было морщинистым, но складывалось впечатление, что эти морщины являются следами не печали и грузов, а улыбок и смеха…Вот только его общий вид был какой -то подавленный, словно всего за несколько часов в его жизни произошло что - то ужасное.
Васель встал и протянул ему руку.
— Здравствуй, Хамо.
— Здравствуйте, господин Васель. — ответил тот угрюмым голосом.
— Впервые вижу тебя таким печальным, друг.
Он повернулся к Айману и тихо попросил организовать кофе.
— Не вижу повода для радости, господин.
— Почему же? Слышал, у тебя претензии к одному из моих бойцов.
— Да, к Иссаму Хури. И думаю, вы знаете почему.
Васель внимательно посмотрел на Хамо, словно наблюдая за его поведением.
— Я знаю, что он полюбил одну из твоих дочек.
— Он украл у меня младшую дочь. Ей всего 20 лет.
— 20 лет? Это хороший возраст. Слышал, она красавица. Иссам счастливчик, если смог жениться по любви.
— Жениться?! Никто ни на ком не женился! — Вспылил, наконец, старик, — Я не дам согласия на этот брак никогда! Столько благородных христианских семей просили руки моей дочери, столько хороших парней, а она выбрала этого…
— Кого?! — резко перебил его Васель. — В чем твоя претензия, Хамо? Он христианин, твоей дочери не надо менять веру, радуйся и этому. А еще радуйся тому, что она его любит.
Тот потупил взор. — Не это меня печалит, господин Васель.
— В чем же дело? Слышал, что только ты противишься их свадьбе. Иссам готов играть ее хоть сегодня. Его родители приняли ее… она живет в их доме…
— И не в этом дело… — обреченно, потупив взор, продолжал свою линию Хамо.
— Что же тебя тревожит?
— Простите меня, но поймите как отца…Иссам….Иссам боец в Вашем подразделении…Каждую ночь он берет оружие и уезжает в неизвестном направлении…А она остается дома и ждет его…И не у окна она его ждет, потому что боится выйти из дома, боится подойти к окну. Все в Джерамане знают, что она — кхкх — он закашялся — жена хияля.
— От тебя ли мне слышать такие слова, Хамо? От тебя, человека, возглавившего народное ополчение на районе? — сурово спросил его Васель.
Хамо не поднимал на него глаза.
— Это твоя жизнь, я уважаю тебя и не стану встревать. Но и наказывать Иссама тоже не стану. Он выбрал себе женщину, и она его выбрала. Ни ты, ни я не вправе ее забрать у него. Ты, конечно, как отец можешь это сделать, но подумай, кому от этого будет легче? Кому будет потом нужна такая порченая невеста? Могу лишь сказать, что не буду отправлять его под пули, хотя не знаю, правильно ли это. Возможно, твоя дочь, в отличие от тебя, не хотела бы видеть рядом с собой труса, предпочитающего ночью прятаться под юбкой у жены, а не защищать родину со своими братьями…
Хамо несколько минут сидел молча, не нарушал молчания и Васель. Потом старик кивнул, показав тем самым, что принял решение Васеля, хотя было понятно, что душа его так и не нашла успокоения, встал и вышел за дверь.