Отделаться от чувства, что я круглая дура не получается. Шраменко теперь что-то читает у себя в телефоне и не обращает на нас никакого внимания. От этого становится немного легче, но Михаил Николаевич… Он своим спокойствием и молчаливостью лишь сильнее пугает. О чем он думает? Поможет ли? Мне так страшно. Но я держусь.
— Фамилия? — почему-то этот грудной голос возбуждает во мне странную реакцию.
Ее сложно описать, но она очень приятна мне. Я никогда прежде не слышала такого голоса. Всю свою сознательную жизнь я провела среди одногодок. А у мальчиков нет такого тембра и такой холодной сдержанности тоже нет. Тот же Даня всегда любит дурачиться и редко соглашается на какой-нибудь серьезный разговор.
— Моя? — неуверенно переспрашиваю.
— Парня твоего, — темные брови Михаила Николаевича немного хмурятся.
— Карпов… Даня… Даниил Карпов, — я сильней сжимаю руки в кулаки, мысленно ругая себя за то, что никак не могу подавить собственное волнение.
Взгляд Михаила Николаевича начинает медленно меняться. На дне темно-карих глаз вспыхивает раздражение. Мужчина смотрит на меня так, словно я вдруг превратилась в какое-нибудь отвратительное на вид насекомое.
Голос разума вновь эхом звенит у меня в голове: «Тебе не следовало сюда приходить». Я искренне не понимаю, в чем причина такой резкой перемены в настроении Барона.
Михаил Николаевич выпрямляется и наклоняется чуть вперед. Благо нас разделяет широкий письменный стол, иначе… Это всё равно не мешает сердитому тяжелому взгляду заглянуть мне прямо в глаза. Я застываю на своем месте, чувствуя лишь то, как пальцы на руках начинают неметь, настолько сильно я их вжала в ладони.
— Ты его девка?
— Да, — мой ответ больше похож на писк.
— Собирай свои манатки, — Барон мельком смотрит на мой несчастный старый рюкзак, — и проваливай нахуй. Передай своему… парню, — Михаил Николаевич явно хочет выразиться иначе, жестче, — пусть спасибо скажет, что я его яйца с корнями не выдрал.
Шраменко снова издает короткий смешок, но встревать в разговор не спешит.
— Что? Но почему? — мой шок настолько ошеломляющий, что я даже не могу сформулировать четкий вопрос.
Мысленно я готовила себя к тому, что моя затея может потерпеть оглушающую неудачу, но вера в лучшее пересилила голос разума. А на что я надеялась? Приду, попрошу не выгонять Даню с работы и меня тут же послушаются? Вообще-то именно на это я и рассчитывала. Дура наивная!
— Я перед тобой еще и отчитываться должен? — темные брови сходятся на переносице, как две грозовые тучи. Черты лица заостряются, а глаза от вскипающего гнева темнеют, напоминая две бездны.
— Я… Я просто не знаю, почему Даню уволили. Он гордый, признаваться не хочет, и я подумала, что смогу как-то сама решить эту проблему, — лепечу на одном дыхании, нащупывая пальцами свой рюкзак.
— Твой сопляк, — всё же вклинивается в наш разговор Шраменко хриплым прокуренным голосом, — трахнул бабу Барона.
Его ответ сродни мощному выстрелу, что попадает мне прямо в грудь. Куда-то в самый ее центр. Я даже воображаю холод вылетевшей насквозь пули. Первое, что взрывается в моем мозгу — абсолютное отрицание. Даня никогда в жизни так со мной не поступил бы. Кто угодно, но только не он. Конечно же, я не верю словам Шраменко. Почему это он должен говорить правду?
А почему он должен лгать?
— Пошла вон, — басит Барон. — Еще раз увижу тебя или сопляка твоего, пеняйте на себя, — это не предупреждение, а угроза, причем самая натуральная.
Позвоночник стягивают колючие холодные путы страха. Взгляд тёмно-карих глаз буквально размазывает меня, превращая в ничто. Я вскакиваю со стула, хватаю рюкзак и крепко прижимаю к своей груди, опасаясь, что он может вот-вот развалиться у меня в руках. Чувство унижения ударяет прямо между лопаток. Я ощущаю свирепый взгляд Барона на себе до тех пор, пока не скрываюсь за дверью.
Буквально вылетев из здания, я подставляю лицо ледяным каплям сентябрьского дождя. Мне нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя и как-то уместить в сознании мысль о том, что Даня возможно изменил мне. Нет. Он этого не делал. Мы ведь с детства вместе. Он всегда обещал меня оберегать и любить. Ближе его у меня никого на всём белом свете нет.