Мне нужно дать нам обоим время, а не совершать очередную эгоистичную глупость. Я уважаю его смелость признаться во всем. И даже даю себе обещание, что расскажу ему, почему я не могу принять то, что он готов мне подарить. Уверена, останови я его сейчас, Ханс бы остался, несмотря ни на что, он бы остался! Только это сделает меня несчастной, потому что я воспользуюсь чувствами, которых не заслуживаю.
Но… Чтоб его! Как же мне хочется пуститься за ним следом и напрыгнуть на него, чтобы не было между нами этой гребаной пропасти. Однако я этого не делаю, ведь знаю наверняка, что причиню ему тем самым только боль. Потому что знаю также, что не смогу стать той девушкой, которую заслуживает этот замечательный парень. Я дефектная. И ему не место рядом с такой, как я. Когда-нибудь он это поймет.
В полнейшем смятении и расстройстве, я с трудом поднимаюсь по ступенькам и вставляю дрожащими пальцами ключ в замок…
И не успеваю даже испуганно пискнуть, как мое тело одним мощным толчком заносит в квартиру. Я почти теряю равновесие, если бы не диван, который стоит посередине моей крохотной квартиры-студии. Вдох. Выдох. Снова и снова. Все произошло так быстро, что я не сразу понимаю причину удушливой паники. Мне нужен свет!
Оттолкнувшись, я наощупь добираюсь до ближайшего источника света, но после оглушающих щелчков тумблеров с ужасом понимаю, что в моем доме нет света. Есть только темнота. Бешеное сердцебиение и рваные клочки дыхания. А потом… потом где-то сбоку я улавливаю скрип половицы. Что за хрень?!
Я пускаюсь к двери, но оказываюсь отброшенной назад.
— Не смешно, Хансон! — задыхаясь, выпаливаю я со всей яростью.
Дрожь завладевает мной предательски быстро, и я с трудом добираюсь до окна, чтобы раздвинуть плотные шторы и впустить хотя бы свет уличных фонарей. А обернувшись, в ту же секунду отшатываюсь в сторону так, что болезненно сталкиваюсь лопатками со стеной и теряю сдавленный писк…
Святое дерьмо!
Открываю рот и тут же закрываю обратно, задыхаясь знакомым ароматом жестокости и крови.
Он меня нашел! Подобное осознание запускает волну колючих и замораживающих мурашек по спине.
Эти мрачные льдистые глаза… Мрачнее их только человек, смотрящий на меня напряженным взглядом, в котором я замечаю какой-то дикий, ненормальный блеск одержимости. Будто он не спал весь этот год, проливая по моему следу кровь людей. Сейчас достаточно одного слова, чтобы описать Эзио Торричели — безумие.
Наверное, поэтому я не произношу ни звука и застываю, прижавшись к стене, как загнанный в угол зверек. Но самое ужасное в том, что я с гребаной тоской обвожу взглядом каждую черту его чопорного и гладко выбритого лица, под которым скрывается то самое чудовище, разрушившее мою жизнь. А между тем в памяти уже вовсю разрастается картина прошлого, приобретающая самые насыщенные оттенки красного.
Борись, Фили. Не вздумай отменить сражение из-за своей глупой любви! Бежать некуда.
— Ч-что… — часто дыша, быстро облизываю нижнюю губу. — Что ты делаешь в моем доме?
Пристальный взгляд становится невыносимым, и я с трудом сглатываю, пытаясь разглядеть хоть малейшую эмоцию на его хладнокровном лице. Хоть какую-то зацепку человечности у мужчины, которого я больше никогда не хотела встречать. Но он здесь. И чертовски пугает меня своим бездействием. Ожидание вот-вот разразившейся бури полностью обездвиживает меня. Чего не скажешь о моем языке, явно пытающемся закончить мои мучения как можно быстрее.
— Убирайся, — как-то глухо, но это привлекает внимание незваного гостя. — Уходи, Эзио. Все кончено. Ты должен понимать, что я не вернусь к тебе после того… — Внутри меня словно что-то щелкает. — Ты убил моего отца! Ты даже не имеешь права думать обо мне после этого!
Эзио прикусывает нижнюю губу и неспешно царапает ее зубами, кивая в такт своим невысказанным мыслям. А мне хочется обернуться пылью от его леденящего душу взгляда.
Что творится в его гребаной голове? И какого черта он так сдержан? Я уже и забыла, как это может раздражать. Даже год разлуки не пробил брешь в этой черствой глыбе льда.
— С чего ты решила, что я хочу вернуть тебя? — впервые за долгое время его глубокий хриплый голос бьет меня по каждому нервному окончанию, провоцируя внутри самый настоящий шторм. Как давно я его не слышала, но в следующее мгновение этот же голос уподобляется смертоносному клинку: — На какой день ты обесценила себя, милая?