— На какой вопрос мне отвечать? — растерянно спрашивает Грета. Кружевной воротничок ей тесен, она оттягивает ворот блузки согнутым указательным пальцем, одергивает на себе блузку со всех сторон.
— Мда, с вами будет непросто, — ворчит недовольный Кабеш. Грета не может ему ответить. И не потому, что он задает все свои вопросы сразу, а потому, что эти вопросы всколыхнули в ней волны воспоминаний и вот-вот нахлынут самые горькие, те, что вздымаются острыми плавниками хищных рыб.
Ей было семнадцать, когда это случилось. Он прятался за угол простыни, свисающей с дивана, чтобы она не увидела даже краешка его тела. Но Грета и сама никогда не смотрела в ту сторону. Проветрить, главное — поскорее проветрить, потому что вонь в его комнате стояла невыносимая, потом подмести, поставить в углу тарелку с едой и уйти. И каждый раз, когда она покидала его комнату, внутри у нее будто бы клацали щипчики, такие, как у кондуктора в трамвае, и прорезали ей дырку в сердце. Очень скоро ее сердце превратилось в решето, и любовь к брату сквозь это решето постепенно утекала. Грета сама удивлялась, что любовь может иссякнуть так быстро.
«Жертвенность и смирение — вот удел женщины от природы», — наставлял отец Грету, когда она укрывала ему колени пледом и подавала газету. И так все время. А еще утром надо было сбегать в лавку, не забыть купить цикорий, ничего другого за завтраком отец пить не позволял, потом навести порядок у брата, помочь матери с обедом, погладить белье. На скрипку просто не оставалось времени. Грета делала все и ни в чем не прекословила, но однажды вдруг стукнула кулаком по столу и закричала: «Все, дорогие мои, так дальше продолжаться не может!»
Но этого она Кабешу рассказывать не станет, и Грета молчит.
— Давайте-ка лучше заглянем в его комнату, — предлагает Кабеш, так и не дождавшись ответа.
Грета вздрагивает, делает над собой усилие и отвечает:
— Там не убрано. Я все оставила как было, взяла «Дело» и больше ничего не трогала.
— Вот и отлично! Это правильно, что вы ничего там не трогали, — хвалит ее Кабеш и вынимает из сумки экспонометр. — Просто замечательно. Другие ничего не могут так оставить, норовят все тут же прибрать по местам. Вот уж не чаял, что его комната осталась, какой была.
Кабеш доволен.
— Осталась, какой и была, — кивает Грета.
— Там кто-нибудь уже фотографировал? — интересуется Кабеш.
Грета ищет ключ и, найдя его, отвечает:
— Нет, никто не фотографировал.
Сердце у нее замирает. Каждый раз, когда она поворачивала ключ в замке, это был знак, чтобы он спрятался, залез под диван. Наконец она открывает комнату, и Кабеш, оттолкнув Грету, протискивается внутрь, озирается, куда бы поставить штатив. Сама Грета, застыв на пороге, стоит как вкопанная и внимательно осматривается.
Всюду полукругами низко свисает паутина. Комната почти пуста, в ней остались только диван и картина на стене. Оконные рамы пригнаны неплотно, двери открыты и сквозняк колышет паутинную оснастку, надувает занавески, как паруса. Комната похожа на затонувший корабль. С дивана свисает все та же простыня. Взгляд Греты падает на небольшую картину на стене. Боже, как он дорожил этой картиной! Начни я ее снимать, он, пожалуй, вцепился бы мне прямо в лицо, пришлось ее здесь оставить.
— Значит, договорились: снимаю на свое усмотрение. Фотографии — это, знаете ли, важнее всего, — говорит Кабеш и поглаживает свою круглую лысину. — Кстати, нас скоро закрывают. Все, конец журналу «Злата Прага»! Поэтому корректуры нам нужны прямо на этой неделе.
— Какие корректуры? — прошептала Грета.
— Да те, что я вам на столе оставил.
Кабеш смотрит на Грету — случай здесь и правда безнадежный. Он ловит ее вопросительный взгляд и повторяет нарочно медленно, по слогам:
— Те-что-я-на-сто… Да что вы на меня так смотрите? Вы, поди, не знаете, что такое корректуры? — смекнул он наконец.
— Не знаю, — признается Грета.
— Боже праведный!
Кабеш задирает голову, глядит в потолок. Потом говорит, усмехаясь:
— Неважно. Вижу, что читать вы это все равно не станете, а уж тем более — править. Просто черкните галочку на последней странице, а потом подпишите. И дело с концом. Проще не бывает, так ведь? Я пока здесь поснимаю, а после все у вас заберу.
Он ныряет к фотоаппарату под покрывало, его плешивая голова скрывается в черном туннеле. Грета возвращается в гостиную. Закончив снимать, Кабеш выскакивает в прихожую и кричит:
— Корректуры! — была б его воля, он встряхнул бы как следует эту сонную тетерю. — Мне нужны корректуры!