Прежде Силия, как и другие подопечные этого заведения, зарабатывала себе на жизнь проституцией, и эта профессия в известной степени повлияла на ее мировосприятие, но вовсе не в духе того диагноза, поставленного доктором, шесть лет назад принимавшим ее в приют св. Марии Магдалены. «Пациентка воспринимает действительность неадекватно, не отделяет реальность от своих представлений о ней, не способна рассуждать здраво». Однако доктор, который так наивно полагал, что воспринимает реальность адекватно, сильно заблуждался. В силу своей профессии Силия не только адекватно воспринимала действительность, но и могла судить о ней вполне здраво. Но действовала при этом с оглядкой на ее мистические аспекты. Именно эта способность и помогла ей сейчас осознать, что на нее рушится потолок, и это была чистая правда. Потрескавшаяся штукатурка стала осыпаться прямо на Силию. Случалось, что в моменты смутного беспокойства с потолка вдруг срывался вниз кусочек-другой, потом наступало затишье, а через пару минут хлопья штукатурки снова, плавно покачиваясь, падали на кровать. Силия быстро вычислила периодичность осыпания потолка, оценила ее как регулярную с частотой падения десять хлопьев в секунду и, исходя из своих наблюдений, приняла решение: снова с головой накрылась простыней. И следом по закону подобия в ее сознании снова всплыл глиняный облупленный шарик, а в следующее мгновение он превратился в Мерфи.
Признаться, пепел Мерфи Силия так и не увидела. Мерфи ей принесли уже в бумажном пакете, а пакет она ни разу не открыла. Получается, что Мерфи в его сыпучем состоянии она не знала, но могла себе вообразить. И воображала она его себе много раз с тех пор, как этот Нири сунул ей в руки пакет с пеплом Мерфи и прочел ей прощальное письмо Мерфи (читать Силия не умела). В своем сыпучем состоянии Мерфи представлялся ей светло-серым и беззвучным, молчание его было невыносимо.
Молчал он и теперь, когда Силия, спрятавшись под приютской простыней, решила, что на нее сверху осыпается штукатурка или, иными словами, Мерфи. Тут ее накрыло другое детское воспоминание (после кремации Мерфи все ее детские воспоминания постоянно мешались с воспоминаниями о нем самом): искусственная новогодняя елочка под стеклянным колпаком, выставленная в витрине лавки старьевщика. Силия, проходя мимо в толпе таких же девочек в школьной форме, остановиться не посмела, но, взглянув в окно, успела заметить, как продавец берет в руки этот чудный сувенир, показывая кому-то, встряхивает его, и елочку осыпают белые хлопья. Силии тогда ужасно захотелось иметь такую елочку. Воспоминание длилось не более трех секунд. Вслед за этим ее конкретное и конструктивное мышление послушно вернулось к главной теме — Мерфи. Теперь Силия старалась воспроизвести по памяти то адресованное ей прощальное письмо, которое на самом деле было вовсе и не письмо, а скорее инструкция, некое руководство, как поступить с прахом, в сущности, это был письменный приказ, который она выучила от слова до слова.
Что касается моего тела, духа и души, то завещаю их сжечь, сложить в бумажный пакет и принести в театр на Эбби-стрит в Дублине, а во время антракта высыпать в туалете в унитаз… Силия запнулась, забыв, что там дальше, письмо она выучила давно, столько времени прошло, тут память ненадолго к ней вернулась …и исполнять все это без церемоний и траурных речей… и после этого померкла окончательно. Силия закусила большой палец и надеялась, как всегда, что боль утихнет и пройдет, как прошли многие другие вещи в ее жизни, но боль от этого письма не утихнет никогда.
Обо всем этом Мерфи, конечно, должен был знать. Нужно сказать, что Мерфи был двуликим, он был Янус. О двуликом Янусе Силии довелось узнать у одного астролога, к которому она пришла за консультацией по поводу своего возлюбленного еще в самом начале их знакомства (да-да, она была дальновидна). Именно у астролога она увидела изображение Януса и сразу догадалась о скрытых сторонах личности Мерфи, так что с гороскопом сверяться нужды уже не было, и так было понятно, что у такого человека (как Мерфи) было два лица: по одному с каждой стороны головы. Поначалу Силии это казалось практичным, и к Мерфи в образе Януса она относилась хорошо. Только позже она поняла, что означает такое двуличие.
И вот сейчас под простыней перед внутренним взором ей предстал Мерфи в образе Януса. Его лицо спереди (если смотреть со стороны Силии) улыбалось ласково и приветливо. Сквозь решетку светлых ресниц лицо смотрело прямо перед собой в пространство, видимое лишь ему одному. Этот Мерфи вглядывался в пустоту своего одиночества и наслаждался его бесцветной благодатью. Мерфи с таким лицом хотел пронести Силию над всеми щербатыми шариками ее детства, этот Мерфи хотел уберечь ее от падения, этот Мерфи любил Силию. Но у него было и другое лицо, отвернутое от Силии (если опять же смотреть с ее стороны), и Мерфи с этим задним лицом сейчас без устали раскачивался в кресле-качалке из настоящего тикового дерева. Мерфи с задним лицом не имел ни малейшего желания связывать свою жизнь с Силией, да и вообще с кем-то бы то ни было. Как ни странно, как раз тот, другой Мерфи и предложил сейчас Силии сесть к нему в кресло. Это и вправду было удивительно, потому что Мерфи не только никогда не предлагал ей покачаться, он вообще не выносил ее присутствия рядом, когда он раскачивался в этом кресле, погружаясь в свое одиночество, где не было мира и покоя, а царило мучительное и гибельное безмолвие зыбучих песков.