— У них зеленая форма, чтобы легче было маскироваться в лесу и в поле, — объяснил Вагн.
— А что, если подбросить им яду в котел? — предложил Мартин.
— Ты что, спятил? — сказал Вагн.
Гусеничных танков на площади не было.
Вернувшись вечером с работы, Якоб и Лаус принесли с собой рулоны черной бумаги, которой завесили окна; лампы тоже затенили абажурами из черной бумаги, а в патроны ввинтили синие лампочки. Ни один луч света не должен проникать наружу. Стоит английским летчикам заметить маленькую щелку, и они сбросят бомбы.
— Что за ерунда, — сказала Карен. — И кто все это выдумал?
— Немцы, — ответил Якоб.
Лаус принес ворох новостей. Он рассказал, что на границе погибло много датских солдат. Но за каждого убитого датчане уложили по сотне немцев.
— Кабы мы все вчера вступили в бой, — сказал Лаус, — сегодня в живых не осталось бы ни одного немца.
— Слава богу, что обошлось без этого, — заметила Карен, вытирая руки о передник.
— Как знать, быть может, худшее еще впереди, — сказал Якоб.
— Отец, мы что ж, взаправду воюем с Германией? — спросил Мартин.
— Кто его знает, — ответил Якоб.
— Вот ведь напасть, — сказала со вздохом Карен и стала складывать выстиранное белье. У нее были спокойные, неторопливые движения.
— Отец, кто же теперь наш заклятый враг, шведы или немцы? — спросил Мартин.
— Гм, одни других стоят, — ответил с улыбкой Якоб.
Раздеваясь и умываясь, Мартин внимательно прислушивался к тому, что рассказывал Лаус.
— Датчане — лучшие солдаты в мире, — заявил старший брат.
— Еще бы, — гордо поддержал Мартин. — Сотня немцев еле-еле одолеет одного датчанина, да и то немцам надо съесть побольше каши, иначе им несдобровать.
Лаус, голый до пояса, разглядывал себя в зеркале. Он был ладно скроен, скоро и ему идти в солдаты.
— А после датчан кто самый сильный? — спросил Мартин.
— Американцы, конечно, — сказал Лаус.
— Думаешь, они могут побить немцев?
— Побить немцев? Еще бы! Вот увидишь, не пройдет и двух дней — война кончится. У американцев столько самолетов, что они запросто могут устроить солнечное затмение.
— Так чего ж они не устраивают? — спросил Мартин.
— Да вот весь мир ждет, чтобы они начали… Гляди, какие мускулы, — похвастал Лаус, медленно сгибая руки и поворачиваясь перед зеркалом. — Черт побери, точно стальные тросы. Говори, братишка, может, кто тебя обидел, я его проучу, видишь, я в хорошей форме, — добавил он с готовностью. Но Мартин не мог припомнить ни одного обидчика.
— А отец все-таки сильнее тебя, — сказал он.
Пока Якоб умывался, Мартин стоял у кухонной раковины и следил, чтобы у отца не осталось мыла за ушами. На руках отца играли сильные, закаленные мускулы. Под кожей, точно толстые змеи, тянулись жилы. С Якобом даже Лаусу нечего было тягаться.
— А кто самые плохие солдаты в мире? — спросил Мартин.
— Да на что тебе? — удивился Якоб.
— Русские, — объявил Лаус. — Они не умеют воевать. Лаус собрался уходить, он каждый вечер шатался по улицам. Карен это было очень не по душе.
Поздно вечером Якоб, Вагн и Мартин вышли во двор, чтобы проверить свои окна. Ни щелочки света. Весь город погрузился во мрак, стал черным и чужим.
Странный это был день, он принес датчанам большие перемены.
Глава вторая
Опять потянулись будни, только в городке теперь были иностранные солдаты в зеленых мундирах. Они заполнили рестораны, театры и тротуары. Они жадно скупали всякую всячину в магазинах. Их машины на громадной скорости мчались по шоссе, а сами они рядами и колоннами с пением маршировали по улицам.
Наступило лето — пора купанья.
Вообще-то говоря, Карен строго-настрого запрещала Мартину уходить с улицы, на которой они живут. Но в жаркие солнечные дни матери приходилось делать сыну поблажку и отпускать его к реке.
Снабдив Мартина старым полотенцем, которое он обвязал вокруг пояса поверх купальных трусов, мать наказала ему идти к речке прямой дорогой через больничный сад и старые торговые дворы, вымощенные крупным булыжником, мимо стандартных домов. Последний двор выходит как раз к виадуку, который проложен над железнодорожным полотном и спускается прямо к реке.