— Это значит, что люди собираются и поют псалмы, — смеется Лаус.
— Стыд и срам, — негодует Якоб. — Норвежцы дерутся с немцами, а мы сидим сложа руки и распеваем псалмы.
— Бог знает, кто выдумал эти собрания, — качает головой Карен.
Где-то в доме с треском хлопает дверь раздается истошный женский крик:
— Скотина… бандит… грязная свинья… золотарь вонючий… У-у!
— Заткнись, чертова ведьма! — отвечает мужской голос.
Карлсены перестают есть и прислушиваются.
— Господи, опять они дерутся, — говорит Карен. — Неужто так всю жизнь и будут ссориться?
Это молодая чета — мусорщик и его жена. У них все не по-людски. Оба работают, зарабатывают и все-таки по уши в долгах. Дома у них вечно кавардак, а все деньги они ухлопывают на водку.
Частенько они устраивают форменные побоища. «У пустого корыта и кони грызутся», — говорит в таких случаях Карен.
Когда супруги схватятся — слышно на весь дом, стены сотрясаются, стекла дребезжат, оба поносят друг друга последними словами, перебирая в присутствии соседей все подробности своей семейной жизни. В результате муж всегда колотит жену, но порой и ему достается, и тогда он ходит в ссадинах и синяках, потому что она бьет его всем, что попадет под руку.
— Думаешь, я не знаю, что ты водишь сюда мужиков, паршивая сука! Вот тебе за это, вот тебе, вот тебе, шлюха!
Удары мусорщика и истошные вопли его жены разносятся по всему дому.
— Господи! — испуганно восклицает Карен. — Как бы он не забил ее до смерти!
В эту минуту раздается дикий рев и яростные проклятья.
— Я подсыплю тебе яду, — кричит жена. — Я не дам тебе ни минуты покоя, мерзавец, вот увидишь, увидишь!
— Ах, вот как! Получай за это, дрянь! — ревет муж, и снова слышны вопли и грохот — это они опрокидывают мебель и швыряют друг в друга чем попало.
— Что делать? — волнуется Карен. — Нельзя же сидеть сложа руки, когда он ее увечит!
— Сейчас я скажу ему пару слов, — говорит Лаус и прежде, чем его успевают удержать, выскакивает на площадку и звонит в соседнюю дверь. Соседи, живущие этажом ниже, вышли на лестницу, чтобы лучше слышать. Увидев Лауса, они смущенно пятятся назад.
Мусорщик распахивает дверь, злобно крича: «Чего надо?» С его расцарапанного лица течет кровь, окровавленная рубаха изорвана в клочья — вид у него зверский.
— Перестаньте, пожалуйста, бить жену, — запинаясь, говорит Лаус; он бледен, ноги у него подгибаются от волнения и страха, потому что мусорщик громадный, ражий детина.
— Ты чего лезешь не в свое дело, молокосос! — рычит мусорщик и, схватив Лауса за шиворот, подтаскивает к себе. — Я утру тебе сопли, щенок! — шипит он и так встряхивает Лауса, что у того в ушах звенит.
А у Мартина кровь стынет в жилах от страха.
— А ну-ка, оставь парня, — говорит Якоб.
Мусорщик в ярости поворачивается к Якобу.
— Тебе тоже захотелось получить по шее, Карлсен?
— Да, — спокойно говорит Якоб. Сделав шаг вперед, он вырывает Лауса из рук мусорщика и, тряхнув хулигана за ворот, швыряет об стенку, как тряпичную куклу. Он повторяет этот маневр дважды, после чего мусорщик уже не пытается лезть в драку.
— По мне, хоть перережьте друг другу глотку, только не шумите на весь дом, — заявляет Якоб.
Но тут из двери выскакивает жена мусорщика, вид у нее страшный: один глаз почти совсем заплыл, губы распухли, у ноздрей запеклась кровь.
— Ты что сделал с моим мужем? — вопит она. — Ты его убил, изверг! Чего тебе здесь надо? Что ты лезешь не в свое дело?
— Заткнись! — Якоб в сердцах гонит домой Лауса и Карен и захлопывает дверь. Женщина на лестнице продолжает браниться.
— Вот видишь, — говорит Лкоб жене. — А все потому, что мы боялись, как бы он её не изувечил.
— Если б отец не подоспел, я бы сам справился с этим бандитом. — Самоуверенно заявляет Лаус.
— Ты едва в штаны не наложил от страха, — подсмеивается Вагн.
— Что? Вот я тебе… — грозится Лаус.
— А ну, перестаньте, — требует Карен. — Хватит с нас драки у соседей.
А Мартин не сводит глаз с Якоба. Вот какой у него отец! Никому в городе его не одолеть — Мартин твердо в этом уверен. Он когда-то читал про человека, который голыми руками осилил медведя; наверно, и отец так может, ведь он старый матрос, в каких только переделках не бывал!
Меж тем Лаус торопится, он просит у Вагна бриллиантин, а у матери чистую рубашку.
— На тебя не напасешься рубах, — ворчит Карен. — Каждый день меняешь. Подожди, Лаус, ты перевернул все вверх дном, я сама тебе найду.
— Что это ты каждый вечер наводишь фасон — перед кем это ты выставляешься? — посмеивается Якоб, глядя, как Лаус прихорашивается.