Его уму дивились партийные лидеры и почти все восемь членов Постоянного комитета Политбюро. На вопрос, каков общий объем добычи угля в провинции Гуанси за период с 1996 по 2001 год, Фа зачитывал целые колонки цифр прямо на память. Темперамент у него был уравновешенный. Никто — даже его родные — никогда не слышал, чтобы он повысил голос. Гвардейский полк, который отвечал за безопасность верхушки партийных чиновников, присвоил ему кодовое имя Ку Инчэ: «Прохладная Прозрачность». Фа в шутку говорил жене, что предпочел бы какое-нибудь более внушительное прозвище, например, «Чингиз» или «Грозная Безграничность». Но эти имена мало подошли бы Фа Мэнъяо, который относился к собственному высокому положению со смиренным благоговением.
Он ни на что не жаловался и старался ладить со всеми без исключения. (Хотя не все члены Постоянного комитета отвечали ему взаимностью.) Он чурался фанфар и являл собой образец самоуничижения — качества, высоко ценившегося партией. На официальных торжествах, где требовалось его присутствие, даже оказавшись в центре внимания, он вел себя сдержанно и скромно. Один партийный остряк зашел так далеко, что окрестил его «Человеком-невидимкой». И это не было таким уж преувеличением: в результате тайного опроса, организованного Центральным комитетом, выяснилось, что около 70 % китайского народа не узнает его в лицо на фотографиях. Фа не испытал особого разочарования, когда его проинформировали об этом. Ему достаточно было знать, что он, бесспорно, является одним из самых могущественных людей в мире, номинальным вождем одной пятой части всего населения Земли. Вождем, который, разумеется, постоянно советуется с партией — настоящим, истинным правителем Китайской Народной Республики.
Однако этим утром Фа Мэнъяо не ощущал ни прохлады, ни прозрачности, вчитываясь в документ с грифом «совершенно секретно», что лежал перед ним. Он пришел ночью от главы Гоанбу — министерства государственной безопасности (МГБ).
Фа читал:
Начало. Слух впервые появился в индийской газете Delhi Beast, одиозном издании, распространяющем непроверенные и часто враждебные новости. Шестое и Десятое бюро заняты анализом. Синьхуа выступило с официальным опровержением и осуждением. Посольство в Вашингтоне отслеживает американские СМИ. Посольство в Вашингтоне докладывает: пресс-секретари Госдепартамента США активно глушат слух. Шестое бюро в Вашингтоне докладывает: участие разведслужб США «маловероятно», но продолжает расследование. США и мировые СМИ не прекращают муссировать слух. Бюро пропаганды связывает толки с «Фалун-Гонгом» и подрывными элементами из «Белого Лотоса». Конец.
Дверь открылась. Это вошел Ган — личный помощник Фа, служивший ему уже больше двадцати лет.
— Товарищ президент, явился министр Ло.
— Спасибо, Ган. Пожалуйста, пусть войдет.
Фа затушил сигарету в пепельнице. Зачем, выбранил он себя, он прокурил весь кабинет прямо перед встречей с министром государственной безопасности? Конечно, министру Ло Говэю совершенно наплевать на то, курит Фа или нет. Дело в другом: совсем недавно президент Фа объявил — причем весьма торжественно — кампанию, которая называлась «Четыре Усовершенствования». И четвертое Усовершенствование, которое следовало за первыми тремя (борьба с загрязнением окружающей среды, поочередное использование личных автомобилей и информирование о неплательщиках налогов), гласило: «Окажи уважение своему телу и партии — брось курить!» И Фа понимал, что Ло Говэй получит особое злорадное удовольствие, доложив своим коллегам в министерстве о том, что президент относится к четвертому Усовершенствованию без надлежащего рвения.
Ло Говэй, чье имя означало «да сохранится страна», был человеком, которого в Китае боялись больше всех остальных, — а это немалое достижение в стране с населением численностью в 1,3 миллиарда. В этом качестве он являлся главным полицейским, тюремщиком, следователем и хранителем государственных тайн. Фа соблюдал некоторую осторожность в отношениях с ним, прежде всего — по одной причине: именно Ло организовал отставку предыдущего министра государственной безопасности, адмирала Чжана. А когда-то Чжан выказал интерес к подававшему надежды молодому депутату Фа Мэнъяо, и потом, когда Фа продвигался по партийной службе, оставался его наставником. Фа до сих пор сохранил привязанность к старику и, несмотря на его увольнение и опалу, поддерживал с ним связь — чего, разумеется, не афишировал. Чжан, человек, обладавший тихой мудростью и неистребимым чувством юмора, в частных беседах называл восхождение Ло «Великим скачком назад».