Этот самодовольный придурок нагнал меня, продолжая посмеиваться.
- А ты смешная, шоколадка.
- Не называй меня так, - я была вне себя от злости.
- Почему?
- Не знаю. Просто не называй, - хотя мне было так приятно.
- Белла, я устал бежать, может, замедлишь шаг? – простонал он.
- Не беги, я тебя не просила. Тебе вообще не зачем идти за мной. Ты можешь отстать от меня?
- Могу. Но я не хочу, – оп-па, серьезный голос. Что-то новенькое.
- Почему? – я снова резко остановилась.
- Я, правда, хочу с тобой подружиться. Я особо никого не знаю в этом городе, а бездельничать все лето в одиночку не очень классная перспектива. И мы ведь соседи. Хотя уверен, что ты даже не знаешь этого. Да и неважно. У тебя есть планы на лето?
- Нет, - честно ответила я, и почему- то покраснела.
- Ну, тогда вы, может, впишете меня в свой график между чтением книг, Мисс Злючка? - усмехнулся он.
- Только в том случае, если ты прекратишь все время острить, - сердито сказала я, но глядя на его улыбку, тоже улыбнулась.
- Эх... я буду очень стараться, – глубоко вздохнув, обреченно сказал он, забирая рюкзак из моих рук. – Ого, Белла, там вся твоя библиотека? Боишься, что герои сказок будут баловаться дома, и таскаешь их с собой?
Я одарила его злобным взглядом.
- Все, все молчу.
Вот так мы и подружились с ним, когда нам обоим было по одиннадцать лет. Хотя первое время я частенько бегала от него и его навязчивой дружбы, но он был таким забавным и так старался со мной подружиться, что я сдалась. Он так и называл меня шоколадкой, а я дала ему кличку «Бо», потому что он все время произносил этот странный звук, когда пугал меня, нападая из-за угла или выпрыгивая из-за дерева. Безумец, честное слово. Учитывая то, что я была всегда серьезной и книжным червем, он своими вечными шутками и забавами очень разнообразил мою жизнь. Со временем он стал моим лучшим другом, и даже больше. Он всегда заботился обо мне, таскал за собой везде, оберегал меня. Он знал все мои секреты, мысли, переживания, он был моим лучшим другом. Нет, даже больше чем другом, он был моим всем. И уже тогда я знала, что никогда не смогу его отпустить. Я не понимала своих чувств к нему, разве можно полюбить в одиннадцать лет? Хотя Эдвард как-то сказал: «Я самый счастливый человек – любовь пришла ко мне в одиннадцать в виде самой вкусной сладости».
Глава 3.
Следующее утро было не столь радужным, как предыдущее. Да, мне снова снился сон, но теперь мы с Эдвардом не купались в океане, как в прошлый раз. Сегодня он лежал на полу в ванной и корчился от боли. Прямо как наяву. Как раньше. И я чувствовала эту боль. Ощущала ее кожей. Почему же мы раньше не подняли тревогу, когда все только начиналось?
Я проснулась среди ночи оттого, что рядом ворочался и слегка постанывал Эдвард. Он лежал в позе эмбриона, и я сразу поняла, что его мучает. Уже третий раз за эти полгода его одолевала жуткая головная боль. Эдвард почти никогда не болел, ну грипп, простуда в детстве, похмелье я вообще не считаю. Но даже при очевидных болезнях он всегда держался и никому не показывал свою боль, слабость или плохое самочувствие, либо наоборот демонстративно «умирал на публику», как и все мужчины, думаю. Но с этой болью он не мог совладать. Он не мог открыть глаза, у него немел язык, он даже пошевелиться был не в силах.
Аккуратно встав с кровати, чтобы не дай Бог не задеть его, знаю, от этого ему будет только хуже, - любое колебание было болезненным – я побежала за обезболивающим и стаканом воды.
Вернувшись в спальню, я присела с его стороны кровати на колени в ожидании, когда он наберется сил, чтобы оторвать голову от подушки и выпить лекарства. Боль отражалась на его лице, испарина на лбу, руки сжатые в кулак, зажмуренные глаза и закушенная до крови губа – были для меня словно нож в живот. Мне хотелось кричать, сделать что-нибудь, лишь бы забрать у него хоть часть той боли, что он испытывал. В моих мыслях, словно молоточком по виску отбивала только одна фраза: «это ненормально, это ненормально». И пусть эти головные боли были у него редко, но то, как он их переносил…казалось что ампутация самой головы была бы менее болезненной процедурой, чем то, что он сейчас терпит. Это разбивало мне сердце.
Прошло минуты три, прежде чем он смог слегка оторвать голову от подушки и чуть приоткрыть рот. Я знала, что мне следует действовать очень быстро. Я мгновенно положила ему на язык две таблетки и сунула трубочку, торчащую из стакана, чтобы он аккуратно мог их запить. Спустя еще минут пять он разжал ладонь, разрешая тем самым взять его за руку, и я ухватилась за нее словно за спасательный круг. Я то сжимала его руку в объятиях своих, поддерживая его, то успокаивающе поглаживала, то целовала ее, пытаясь тем самым показать, как сильно я люблю его и переживаю. Через некоторое время я уже могла гладить его по лицу, видя, как расслабляются его мышцы, как отпускает боль, дыхание становилось более ровным, и он время от времени вытягивал губы, прося нежного поцелуя, словно нового лекарства для восстановления.