Он двигался медленно и хладнокровно к отверстию в подвал, еще с большей осторожностью, когда внутренний голос шептал ему, что подходить туда слишком близко опасно: размытый весенними дождями край может осыпаться у него под ногами, и он провалится в ту дыру, где Бог только знает, сколько может быть ржавого железа, которое ждет, чтобы пронзить его как жука, оставив умирать в конвульсиях.
Он поднял оконный переплет и отбросил его в сторону. Здесь был ковш – достаточно большой для стола-гиганта, его ручка деформировалась – видимо, раскалена была до предела. Находился здесь поршень, слишком большой, чтобы он его мог даже сдвинуть с места. Майк переступал через него. Он переступил через него и...
"Что если я найду череп? -подумал он вдруг. – Череп одного из тех ребят, которые были убиты здесь, пока они охотились за пасхальными шоколадными яйцами в тысяча девятьсот каком-то году?"
Он посмотрел на залитое солнцем пустое поле, неприятно пораженный этой мыслью. В его уши задувал ветер, и еще одна тень медленно кружила по полю, наподобие тени гигантской летучей мыши или птицы. Он снова подумал, как здесь тихо и как странно выглядело поле с беспорядочно разбросанными повсюду кучами кирпичной кладки. Как будто какая-то страшная битва прошла здесь давным-давно.
"Не будь таким трусишкой, -сказал он себе с тревогой. – Они нашли все, что можно было найти, пятьдесят лет назад. После того как это случилось. И даже если не нашли, какой-нибудь парень – или взрослый – нашел бы.., остальное.., за это время. Думаешь, ты единственный, и никто больше не приходил сюда когда-либо за сувенирами?"
Нет.., нет, я так не думаю. Но...
Что но? – требовала рациональная часть его ума, и Майк подумал, что она звучит громче, тверже. Даже если бы что-то еще и можно было найти, оно бы разложилось давным-давно. Поэтому.., что?
В сорняках Майк нашел разбитый ящик письменного стола. Он посмотрел на него, отшвырнул его в сторону и подошел немного, ближе к отверстию в подвал – там было особенно много навалено. Вот там можно что-нибудь найти.
А что, если призраки? Что, если я увижу руки, тянущиеся к краю этого отверстия в подвал, и что, если меня обступят дети в остатках своей пасхальной одежды, одежды, которая вся сгнила и изодрана, и отмечена пятидесятилетней весенней грязью, осенними дождями и слежавшимся снегом? Дети без голов (он слышал в школе, что после взрыва какая-то женщина нашла голову одной из жертв на дереве в своем саду), дети без ног, дети, освежеванные, как треска, эти дети так же, как и я, может быть, пришли и играли.., там.., внизу, где темно.., под согнутыми железными балками и большими старыми ржавыми слитками...
О, остановись, ради Бога!
Но по спине его снова прошла дрожь, и он решил, что пора что-нибудь взять – все что угодно – и прогнать чертика. Он потянулся, почти наугад, и взял зубчатое колесо диаметром около семи дюймов. В кармане у него был карандаш, и он его использовал, чтобы выковырять грязь из зубьев. Потом он положил сувенир в карман. Теперь он пойдет. Он пойдет, да...
Но его ноги медленно двигались в другом направлении, к отверстию в подвале, и он с каким-то унылым ужасом понял, что ему нужно посмотреть вниз. Он должен был видеть.
Он взял ноздреватую перекладину, торчавшую из земли, и прошел вперед, пытаясь заглянуть вниз и внутрь. У него это не очень получалось. Он подошел на расстояние пятнадцати футов от края, но это было все еще далековато, чтобы увидеть дно подвала.
Мне плевать, увижу я дно или нет. Я сейчас пойду назад. У меня уже есть сувенир. Нечего мне смотреть в эту вшивую старую дыру. Да и папина записка говорила держаться от нее подальше.
Но несчастное, почти лихорадочное любопытство, которое захватило его, не ушло. Он шаг за шагом приближался к отверстию, сознавая, что земля здесь рыхлая и крошащаяся. Местами вдоль края он видел впадины, наподобие провалившихся могил, и понял, что здесь обрушивалась земля.
С сердцем, отбивающим удары в его груди, как тяжелые размеренные шаги солдатских ботинок, он приблизился к краю и взглянул вниз.
Из своего гнезда в подвале вверх посмотрела птица.