Это сняло напряжение, и они дико рассмеялись, стараясь делать это шепотом.
В конце концов, не думая, что она вообще это когда-нибудь скажет (и конечно, не сказала бы, если бы не эта ситуация), Беверли произнесла:
– Спасибо тебе за стихотворение, Бен.
Бен перестал смеяться сразу же и посмотрел на нее серьезно, настороженно. Из заднего кармана он вытащил носовой платок и медленно вытер им лицо.
– Стихотворение?
– Хайку. Хайку на почтовой открытке. Ты послал ее, не помнишь?
– Нет, – сказал Бен. – Я не посылал никакого Хайку. Потому что, если бы такой парень, как я – такой толстяк, как я, – сделал бы нечто подобное, девочка бы наверняка смеялась над ним.
– Я не смеялась. Я подумала, что это прекрасно.
– Я не мог никогда писать ничего прекрасного. Может быть, Билл. Но не я.
– Билл может, – согласилась она. – Но Билл никогда не напишет ничего такого приятного, как это. Можно мне взять твой носовой платок?
Он дал ей носовой платок, и она тщательно вытерла свое лицо.
– Как ты узнала, что это я? – спросил он в конце концов.
– Не знаю, просто узнала, и все.
Горло Бена судорожно вздрагивало. Он посмотрел вниз, на свои руки.
– Я этим ничего не имел в виду. Она посмотрела на него серьезно.
– Ты лучше не думай об этом, – сказала она. – Если ты это сделаешь, это действительно испортит весь день, а я скажу тебе, что он и так катится по наклонной.
Он продолжал смотреть на свои руки и, наконец, сказал голосом, который она с трудом могла расслышать.
– Ну, я имею в виду, что я люблю тебя, Беверли, но я не хочу, чтобы это что-нибудь испортило.
– Не испортит, – сказала она и крепко обняла его. – Мне сейчас очень нужна любовь.
– Но ведь тебе больше нравится Билл.
– Может быть, да, – сказала она, – но это не имеет значения. Если бы мы были взрослыми, может быть, это имело бы значение, немного. Но я вас всех люблю по-своему. Вы мои единственные друзья. И тебя, Бен.
– Спасибо, – сказал он. Он помолчал, борясь с собой, и наконец выговорил. Он даже смог посмотреть на нее, когда он сказал это.
– Я написал это стихотворение.
Они посидели немного, не говоря ни слова. Бев чувствовала себя в безопасности. Защищенной. Образ лица ее отца и нож Генри казались менее живыми и пугающими, когда они вот так близко сидели рядом. Это чувство защищенности трудно было определить, и она и не пыталась, хотя много позже она узнала источник его силы: она была в руках мужчины, который бы умер за нее без колебания. Это было то, что она просто знала: это было в запахе, который шел из пор Бена.
– Остальные шли сюда, – вдруг сказал Бен. – Что, если их поймали?
Она выпрямилась, соображая, что она почти дремала, клевала носом. Она вспомнила, что Билл пригласил Майка Хэнлона домой позавтракать с ним. Ричи собирался идти домой со Стэном и поесть сэндвичей. И Эдди обещал принести снова свою доску «Парчези». Они скоро придут, совершенно не подозревая, что Генри и его дружки в Барренсе.
– Мы должны предупредить их, – сказала Беверли. – Генри гоняется не только за мной.
– Если мы уйдем, и они вернутся...
– Да, но мы, по крайней мере, знаем, что они здесь. А Билл и ребята не знают. Эдди не сможет даже убежать, они сломали ему руку.
– Бог ты мой! – сказал Бен. – Думаю, нам надо рискнуть.
– Да, – она сглотнула и посмотрела на свои часики, в тусклом свете трудно было прочитать время, но она думала, что было немного больше часа. – Бен...
– Что?
– Генри по-настоящему сошел с ума. Он как тот парень в «Школьных джунглях». Он собирался убить меня, а те двое ему помогали.
– О, нет, – сказал Бен. – Генри сумасшедший, но не настолько.Он просто...
– Просто что? – сказала Беверли. Она вспомнила Генри и Патрика на автомобильном кладбище, когда ярко светило солнце. Пустые глаза Генри.
Бен не ответил. Он думал. Вещи менялись, не правда ли? Когда ты участвуешь в этих переменах, тебе их труднее видеть. Ты должен сделать шаг в сторону, чтобы увидеть их.., должен постараться, во всяком случае. Когда ты ходил в школу, ты боялся Генри, но только потому что Генри был больше и потому что он был хулиганом – таким парнем, который обычно хватал первоклассника, по-индейски выворачивал ему руку и отпихивал его, плачущего. И так во всем. Затем он сделал гравировку на животе Бена. Потом была драка камнями, и Генри бросал в головы людям М-80. Одной из таких штуковин можно было бы и убить кого-нибудь. Спокойно можно было убить. Он стал смотреть по-другому – как одержимый, что ли. Казалось, вам всегда нужно было быть с ним начеку, также как вы всегда должны быть начеку с тиграми или ядовитыми змеями, если вы находитесь в джунглях. Но вы к этому привыкаете, настолько привыкаете, что вам это даже не кажется необычным. Но Генри былсумасшедшим, не правда ли? Да. Бен узнал это в тот день, когда школа кончилась, и упрямо отказался верить в это или помнить это. Это было то, что не хотелось помнить и во что не хотелось верить. И вдруг у него в голове возникла мысль – холодная, как октябрьская грязь, мысль настолько сильная, что казалась почти непреложной. Оно использовало Генри. Может быть, других тоже, но Оно использовало их через Генри. И если это правда, тогда она, возможно, права. Это не просто индейские выкручивания или подзатыльники во время уроков к концу учебного дня, пока миссис Дуглас читает книгу у себя за столом, не просто удар на площадке, так что ты падаешь и раздираешь себе коленку. Если Оно его использует, тогда Генри возьмется за нож.