Мы встали поодаль, наблюдая окончание трагедии. Все закончилось в пять минут, но казалось, прошла вечность. У последней дюжины выбежавших были сильные ожоги. Их катали по земле, пытаясь сбить пламя. Некоторые пытались еще идти, но мы видели, что это напрасно.
Мы с Тревом взялись за руки — вот как мы сейчас с тобой, Майки, — а кровь все капала у него из носа, и глаза закрывались; мы просто смотрели, не в силах оторвать взгляда. Они выглядели как призраки, эти подобия людей — мужчин и женщин, выскочивших из пламени в дыру, проделанную грузовиком сержанта Уилсона. Некоторые из них воздели руки вверх, молясь или ожидая помощи свыше. Другие бесцельно бродили, будто потеряв ориентировку. И падали один за другим, чтоб больше не встать.
Последней выскочила женщина. Ее платье уже сгорело дотла, теперь догорала и комбинация. Она вся была как горящая свеча; ее невидящие глаза устремились прямо на меня, и я успел заметить ее обожженные веки.
Но вот и она упала. Все было кончено. От клуба остался один сплошной огненный столб… Потом появились пожарные машины с базы и городского пожарного депо на Мейн-стрит, но все успело сгореть дотла… Вот и вся история «Черного Пятна», Майки…
Отец допил остатки воды и протянул стакан, чтобы я наполнил его в холле.
— Наверное, мне пора пописать на сон грядущий, Майки.
Я чмокнул его в щеку и вышел со стаканом в холл. Вернувшись, я вновь застал его в полубессознательном состоянии, устремившим глаза в невидимую точку. Он едва отреагировал на звук стакана, когда я поставил его на ночной столик, чуть различимыми словами благодарности. Часы на столике показывали почти восемь. Мне было пора возвращаться домой.
Я еще раз нагнулся поцеловать его на прощание… но неожиданно для самого себя спросил:
— Что ты вспомнил?
Его слипавшиеся веки дрогнули при моем вопросе. Он не сразу понял, что я не ушел, а может, заподозрил, что начал разговаривать сам с собой.
— А?
— Что ты там увидел? — прошептал я, совсем не убежденный, что хочу услышать ответ. Но кто-то, сидящий внутри меня, подсказывал, что это необходимо. И этот «кто-то» довел меня до состояния лихорадочного возбуждения. Я должен был знать. Как жена Лота, вернувшаяся посмотреть, как будет разрушен Содом.
— Птицу, — проговорил отец как бы нехотя. — Над последним из тех, убегавших «легионеров». Ястреб? Пустельга? Но вроде крупнее… Я не говорил никому, все при себе держал… Размах крыльев футов шестьдесят… Я видел… ее глаза… наверное, она тоже… видела меня…
Он бесцельно уставился в темноту за окном.
— Она спикировала и подобрала того, упавшего… за белый капюшон… Она… ее крылья… она зависла в воздухе… но ведь птицы не могут висеть, а эта… могла… потому что…
Отец замолчал.
— Почему? — торопил его я. — Почему она висела, папа?
— Она не висела, — выдавил наконец он.
Я молча сидел, полагая, что он засыпает под действием наркотика. Я ужасно испугался, потому что вспомнил ту птицу, которая пристала ко мне четыре года назад. А ведь я не вспоминал о ней. И вот отец… вызвал кошмар из моей памяти.
— Она не парила, — повторил отец. — Она плыла. Плыла. К ее крыльям были привязаны воздушные шарики…
Отец заснул.
1 марта 1985
ОНО вернулось. Нет сомнений. Я делаю вид, что жду, но сердце подсказывает: ОНО вернулось. Не уверен, что готов к этому. Мы уже не мальчики. Это существенно.
Прошлой ночью я был на взводе, меня обуяло неистовство. Этот проклятый город будто покрыт толстой коркой льда. Солнце восходит каждое утро, а растопить его не в состоянии.
Я вкалывал как заведенный — часов до трех утра. Перо летало по бумаге. Я торопился закончить. Да, я забыл про то, как одиннадцатилетним столкнулся с этой птицей-монстром. Ничего не подозревавший отец вернул это неприятное воспоминание. И забыть его… уже нельзя. Нельзя… Это был его последний подарок. Данайский дар, но какова его ценность!..