Но статья также утверждает, что Хэнли не одинок — другие вкладчики и предполагаемые вкладчики денег в Дерри могут передумать. Конечно, не будем тревожить Эла Зитнера — Бог прибрал его, когда все рушилось на окраине Дерри. Что касается других, то они думают, как и Хэнли, и стоят перед трудной проблемой — как восстановить городскую зону, если вы знаете, что больше 50 процентов ее лежит под водой?
Я думаю, что после долгого призрачно-живого существования Дерри умирает… как ночная фиалка, чье время цветения пришло и ушло.
Сегодня днем звонил Биллу Денбро. У Одры никаких изменений.
Час тому назад звонил Ричи в Калифорнию. Его автоответчик сопровождал вопросы музыкой из третьего альбома «Криденс», которая звучала на заднем плане. Эти чертовы машины всегда выбивали меня из колеи. Я оставил свое имя и номер телефона, потом, поколебавшись, добавил, надеюсь, что он снова будет носить свои контактные линзы. Я хотел было уже повесить трубку, как Ричи сам поднял трубку и сказал:
— Майки! Как ты там?
Голос его был дружелюбным и теплым… но в нем слышалось явное замешательство, как будто его схватили за руку.
— Хэлло, Ричи! — сказал я. — У меня все нормально.
— Хорошо. Больше не болит?
— Немного. Но скоро все пройдет. Только чешется сильно. Буду чертовски рад, когда снимут гипс с ребер. Кстати, я люблю «Криденс». Ричи засмеялся:
— Фи, это не «Криденс», это «Рок-н-ролльные девчонки» из последнего альбома Фогерти «Сентерфильд». Слышал что-нибудь из этого альбома?
— Нет.
— Купи, это великолепно. Это как… — он подыскивал слова некоторое время, а потом сказал:
— Это как раньше.
— Обязательно куплю, — сказал я и, возможно, сделаю это. Мне всегда нравился Джон Фогерти. А «Грин Ривер» — это моя самая любимая песня из «Криденс». Там поется: «Возвращайся домой перед самым закатом», да, именно так.
— А как там Билл?
— Они с Одрой присматривают за моим домом, пока я здесь.
— Хорошо. Это хорошо, — он немного помолчал. — Хочешь услышать что-нибудь странное, старина Майки?
— Конечно, — сказал я. Я прекрасно знал, что он собирается сказать.
— Ну ладно… Я сижу здесь в моей студии, слушаю последние новинки, делаю кое-какие копии, читаю какие-то мемуары… у меня тут горы всякого барахла, и я просматриваю их уже целый месяц по двадцать пять часов в сутки. Поэтому я включил автоответчик, но звук убавил почти до предела, чтобы отвечать на звонки, на которые я хочу отвечать. А всяких кретинов я могу прослушать и в записи. А тебя я заставил так долго говорить по автоответчику только потому, что…
— …потому что сначала ты не сообразил, кто я такой.
— Господи, правильно. Как ты узнал?
— Потому что мы все опять начали забывать. На этот раз все.
— Майки, ты уверен?
— Как была фамилия Стэна? — спросил я его.
На другом конце провода замолчали. И надолго замолчали. Во время этой паузы я слышал какую-то женщину, разговаривавшую в Омахе… или, может быть, она была в Рутвене или в Аризоне, или во Флинте, Мичиган. Я слышал ее так же ясно, как если бы это был голос космонавта, покидающего солнечную систему в капсуле сгоревшей ракеты и благодарящего кого-то за печенье.
Потом Ричи сказал нерешительно:
— Я думаю, Андервуд, но это не еврейская фамилия, правда?
— Его фамилия была Урис.
— Урис! — закричал Ричи, в голосе слышалось одновременно облегчение и потрясение.
— Господи, я ненавижу, когда что-то вертится у меня на кончике языка, а я не могу вспомнить. Когда кто-нибудь приносит игру «Тривиал Персьют», я говорю: «Извините, но я думаю, у меня опять начинается понос, поэтому я сейчас собираюсь домой, о'кей?» Но ты-то помнишь. Майки, как и прежде?
— Нет. Я посмотрел в моей записной книжке. Снова долгое молчание. Затем: