Больше не хочу об этом говорить. Я знаю, почему он ушел. Нет хорошего способа сказать: «Я понял, что у меня может быть лучше, чем тощая ботанка», поэтому он придумывает оправдания. Не имею права злиться только потому, что он не любил меня, верно? Хотя, бежать на следующий день после того, как я лишилась девственности, было хреновой идеей.
— Давай просто оставим прошлое в прошлом. Еще несколько дней, и мы, вероятно, не увидимся следующие лет восемь. — Улыбается, как будто ему лучше знать, но его ответ обрывается на полуслове, когда Каша возвращается с моей одеждой.
После того, как я смываю всю пасту и покрываю свою задницу кремом с гидрокортизоном, чувствую себя лучше. Сейчас это скорее раздражает, чем причиняет боль. Мне неприятно смотреть, как Дэвис делает то же самое со своими руками. Они действительно опухли.
Повинуясь внезапному порыву, я обнимаю его, и целую в щеку.
— Еще раз спасибо. — Я смотрю на его руку. — И, если тебе понадобится помощь, просто позвони мне.
Озорная усмешка озаряет его лицо.
— Ну, раз уж ты предложила, я люблю дрочить каждую ночь, а так как не могу…
Каша громко смеется, а я качаю головой.
— Все-таки та еще свинья.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Каша
Переодевшись в бикини, я натягиваю рубашку и мои самые потрясающие трусики... которые никто не увидит, черт возьми.
Они говорят: «Опасная зона» прямо на заднице, и я позволяю немного подбодрить себя в зеркале. Моя самая любимая часть отвратительного образа жизни моей матери? Свадебная Олимпиада.
Вот именно! Мне действительно нравится эта часть.
Я натягиваю пару носков «Duck You» и включаю музыку, Хенли лежит на кровати — на животе, так как ее задница еще не полностью вернулась в строй. Хорошо, что она не любит анал.
Она закатывает глаза, когда я скольжу по полу и начинаю напевать «Danger Zone», а из одежды на мне в этот момент только трусики и футболка. И носки, разумеется.
Я даже поворачиваюсь и указываю на свою задницу, от чего Хенли одаряет меня ироничным фырканьем.
Входит Лидия, с усмешкой наблюдая, как я пою текст песни слово в слово, покачиваясь в такт музыке.
Продолжаю петь, еще и пританцовывая, как сумасшедшая. Возможно, в воздухе можно даже ощутить флюиды гитарного ритма.
Кто-то стучит в нашу дверь, и я визжу, падая рядом с кроватью, прежде чем дверь откроется.
— Игра начнется через десять минут! — восклицает Андерсон, протискиваясь в комнату.
— Ах ты, сукин сын! Нельзя вот так запросто вваливаться к девушке в комнату без приглашения! — ору я.
— Теперь уже поздно трындеть об этом!
Козел.
Игра началась прямо сейчас.
— Мне не следовало приезжать, — тихо говорит Лидия, когда он уходит, прикрывая за собой дверь.
К сожалению, я с ней согласна, но не указываю ей на это прямо сейчас. Лучшие друзья не читают друг другу нотации из серии «я же говорила».
— Все будет хорошо, — говорю ей, все еще не зная, какой ущерб хочу нанести его свадьбе. Я знаю, что говорила, что мы все испортим, но ... Черт. У меня снесло крышу, а еще, откуда ни возьмись, вылезла чертова совесть.
Она прочищает горло и встает.
— Думаю, что отсижусь где-нибудь до конца «Олимпийских игр». Может быть, почитаю книгу или займусь еще чем-нибудь.
Я разеваю рот, потому что «Олимпийские игры» — лучшая часть свадьбы, но тут же закрываю его. Очевидно, ей нужно время. На ее месте меня бы здесь не было, но мы с Лидией — два абсолютно разных человека. Ей это нужно. Даже если я не знаю почему.
Неважно. Я бы пошла на свадьбу парня, который разбил мое сердце на кусочки, чтобы обязательно принять участие в свадебной Олимпиаде. Это стоило бы того. Особенно полоса препятствий, которая стоит первым номером.
Натянув спортивные шорты и засунув в карман слабительное, засовываю ноги в кроссовки и ухожу, а Хенли ковыляет за мной. Когда мы выходим на улицу, Хенли морщится от боли.
— Нужна подушка или что-то, на чем можно посидеть?
Она снова морщится, но кивает.
— Сейчас принесу. Стой, где стоишь.
Я снова бегу трусцой, но до того, как нахожу подушку, слышу приглушенные голоса и хихиканье. Поскольку страдаю любопытством от природы, наклоняюсь и слушаю, как говорит моя мать.
— Не могу сказать, что понимаю ее, — тяжело вздыхая, говорит мама, — но, по крайней мере, она взяла с собой мою дочь. Лидия всегда была серой мышкой, но обычно она более благоразумна, чем сейчас. Конечно, она должна увидеть, как невероятно неудобно выводить людей из себя.
От этих слов у меня мурашки по спине пробегают. Она действительно настроена против Лидии прямо сейчас? После всего этого?