Мы никогда не говорили о его болезни, и в один из этих промежутков молчания я подумал, что мы должны говорить об этом, что больше не о чем говорить, и мы будем застигнуты этим, как дети, схваченные без билетов на музыкальном концерте, когда пианино перестало играть, и я почти обезумел, стараясь придумать что-нибудь, любую глупость, но только чтобы отвлечь нас от того, что разрушало моего папу, который когда-то схватил Батча Бауэрса за волосы, наставил на него ружье и потребовал оставить нас в покое.
Мы были вынуждены говорить об этом, но если бы мы начали, я бы расплакался. Я не мог бы этому помешать. И в свои 15 летя думал, что эти слезы у постели умирающего отца оскорбили бы и измучили меня больше, чем что бы то ни было другое. И как раз во время одной из таких мучительных пауз я спросил отца о пожаре в Черном Местечке. В этот вечер они накололи его лекарствами, потому что боль была нестерпимой, и он то приходил в себя, то снова терял сознание, то говорил очень ясно, то нес какой-то сонный бред.
Иногда я знал, что он говорит со мной, иногда мне казалось, что он путает меня со своим братом Филлом. Я спросил его об этом пожаре без какой-либо причины, просто это взбрело мне в голову. Глаза его стали осмысленными и он слегка улыбнулся: "Ты еще не забыл, Микки?"
"Нет, сэр", - сказал я, хотя не думал об этом уже года два или три, и добавил то, что он иногда говорил: "Это никогда не выходит у меня из головы".
"Хорошо, сейчас я расскажу тебе все, - сказал он. - 15 лет, я полагаю, достаточный возраст, чтобы знать это, и твоей мамы нет здесь, чтобы помешать нам. Кроме того, ты должен знать это. Я думаю, что такое могло бы случиться только в Дерри, и тебе надо знать и об этом. Ты должен остерегаться. В этом городе благоприятные условия для такого рода вещей. Ты будешь осторожен, да? Мики?" "Да, сэр!" - сказал я.
"Хорошо", - сказал он и откинулся на подушку. Я подумал, что он снова потерял сознание, глаза были закрыты. Но он начал рассказывать.
"Когда я был здесь в армии, в 29-х или 30-х годах, - сказал он, - там на горе был клуб НСО, как раз там, где сейчас Общественный Колледж Дерри. Это было сразу за тем местом, где можно было купить "Дакки Страйк" за семь центов. НСО клуб был просто старой металлической казармой, но внутри все было оборудовано по высшему классу - ковры на полу, кабинки вдоль стен, музыкальный автомат, по выходным там можно было выпить прохладительного.., только если ты белый, вот так. По воскресеньям там играл оркестр, словом, место, куда хотелось пойти. Там висело объявление, запрещающее продавать крепкие напитки, но мы слышали, что там можно достать выпить, если очень хочется и если у вас есть маленькая зеленая звездочка на армейской карточке. Это было как секретный знак для них. Продавалось там пиво домашнего изготовления, но по выходным можно было купить кое-что покрепче. Если ты - белый.
Конечно, парням из Компании И ни в коем случае нельзя было показываться в этом клубе. Поэтому мы ходили в город, если имели ночной пропуск. В те времена Дерри оставался лесозаготовительным местечком, и там было восемь или десять баров, которые располагались в нижней части города, она называлась Чертовы Пол Акра. В народе эти бары нарекли "слепыми свиньями", что соответствовало действительности, потому что большинство посетителей вели себя там, как свиньи, а выводили их оттуда почти слепыми. Шериф и все полицейские знали об этом, однако бары эти работали ночи напролет, так же как и в дни лесозаготовок в 1890-х годах. Я думаю, там все было куплено, а может быть и нет, - в Дерри люди на все имеют свою точку зрения. В барах продавались крепкие напитки наравне с пивом, и насколько я слышал, напитки там были в десять раз лучше, чем дрянное виски и джин, которые вы могли получить в клубе для белых в пятницу и воскресенье вечером. Алкоголь в нижний город прибывал прямо через канадскую границу в грузовиках, и напитки соответствовали этикеткам на бутылках. Хорошие напитки были дорогими, но торговали там и всякой гадостью, которая могла шибануть по мозгам, но не убивала, и если после этого вы на самом деле слепли, то это продолжалось недолго. Но в любой из вечеров вы могли получить удар бутылкой по голове. Там были Нан-бар, и Парадиз, и Вэлли Спа, и был один бар - Пауде-хорн, где вы могли снять девицу. О, вы могли запросто снять проститутку в любой забегаловке, там их было полно, готовых на все ради куска хлеба, но для такого молодняка, как я, Тревор Доусон и Карл Рун, моих друзей, сама мысль купить проститутку - белую проститутку - тут было над чем посидеть и подумать".
Как я вам уже говорил, отец в эту ночь получил большую дозу обезболивающего. Я не думаю, что он стал бы говорить нечто подобное своему 15-летнему сыну, если бы не это.
"Да, это случилось как раз перед тем, как представитель Городского Совета захотел встретиться с майором Фуллером. Он сказал, что хочет поговорить о "некоторых проблемах, касающихся взаимоотношений между горожанами и солдатами" и о еврей "озабоченности об избирателях" и о "вопросах приличия". Но в действительности было ясно, как Божий день, чего ему надо от Фуллера. Они не хотели, чтобы армейские негры ходили в их забегаловки, беспокоили белых девиц и пили нелегальные напитки в барах, где это могли делать только белые люди.
Все это могло вызвать только смех. И беспокойство о цветении белой женственности и все, что касалось белых мужчин...! Я, надо сказать, никогда не видел ни одного представителя Городского Совета ни в "Серебряном Долларе", ни в Паудехорне. В этих пивнушках выпивали исключительно головорезы в красно-черных пиджаках, лесорубы с руками, покрытыми шрамами и царапинами, некоторые без глаза, некоторые без пальцев, почти все без зубов, все они пахли деревом, опилками и живицей. На них были зеленые фланелевые портки, зеленые резиновые сапоги, и следы от них оставались белыми, пока не затаптывались до черноты. От этих мужиков густо пахло, они много ходили и много говорили. Их было много, они были огромными. Однажды вечером в "Вэлли Спа" я видел, как у одного парня лопнул по швам рукав рубахи, когда он делал армреслинг с другим парнем. Рубаха не распоролась по швам, а именно лопнула, понимаешь? Рукав превратился в тряпки. И все засмеялись и захлопали, а один стукнул меня по спине и сказал: "Вот, что мы называем армреслинг, ты, черномазый пердун".
Ты понимаешь, что я хочу сказать: если бы люди, которые, вылезая из лесов, посещали по пятницам и воскресеньям эти забегаловки, чтобы выпить виски и переспать с бабой, вместо того, чтобы подкупать кого-то, если бы эти мужики не хотели, чтобы мы ходили туда, они бы выставили нас оттуда пинком в задницу. Но дело в том, что им было все равно, Мики, они не обращали на это никакого внимания. Однажды вечером один из них - он был ростом футов шесть, а для того времени это было очень много, так вот, он толкнул меня в бок, он был мертвецки пьян и несло от него, как от корзинки с гнилыми персиками месячной давности. И если бы он снял свою одежду, ее можно было бы поставить с ним рядом. Он посмотрел на меня и сказал: "Мистер, я хочу спросить тебя что-то. Ты есть Негро?"