- О, Боже мой, - он глубоко, счастливо вздохнул, и, хотя она потом не была в этом полностью уверена, она подумала, что он плачет. Он отодвинулся, и она подумала, что он собирается выйти из нее - она пыталась подготовиться к этому моменту, который всегда приносил скоротечное, необъяснимое чувство потери и пустоты, и затем он снова с силой вошел в нее. Прямо тут же у нее был второй оргазм, чего она за собой раньше не знала, и окошко памяти открылось снова, и она увидела птиц, тысячи птиц, спускающихся на конек каждой крыши, телефонные провода, на каждый почтовый ящик в Дерри, весенних птиц в белом апрельском небе, и пришла боль, смешанная с удовольствием - удовлетворением, - но она была тихой, каким кажется белое весеннее небо. Тихая физическая боль, смешанная с тихим физическим наслаждением и каким-то безумным чувством самоутверждения. Она таяла.., она.., она...
- Вы все? - закричала она вдруг, глаза расширились, ошеломленные.
Он отделился, вышел из нее на этот раз, но в этом внезапном приливе откровения она едва почувствовала его движение.
- Что? Беверли? У ттебя ввсе ввв....
- Вы все? Я занималась любовью со всеми вами? Она увидела потрясенное удивление на лице Билла, его отвисшую челюсть.., и внезапное понимание. Но это было не ее открытие; даже в своем собственном шоке она увидела это. Это было его собственное.
- Мы...
- Билл? Что это?
- Это был тттвой способ вывести нннас, - сказал он, и теперь в его глазах было столько изумления, что они напугали ее, - Беверли, тттты не понимаешь? Это был ттттвой способ вывести нас! Мы все.., но мы были...
Вдруг он испугался, не уверенный в своих силах.
- Теперь ты помнишь остальное? - спросила она. Он медленно покачал головой.
- Не ттточно. Но... - Он посмотрел на нее, и она увидела, что он очень испуган. - Что я действительно вспомнил, так это, что мы ххххотели выйти. И я не уввверен... Беверли, я не уверен, что взрослые могут так делать.
Бесконечно долгий миг она смотрела на него ничего не говоря, затем села на край кровати. Тело ее было гладким и прекрасным, линия позвоночника была едва различима в полумраке, когда она нагнулась, чтобы снять чулки, которые все еще были на ней. Волосы гривой падали на одно плечо. Он подумал, что захочет ее снова к утру, и снова пришло чувство вины, но оно сглаживалось оправданием, что Одра через океан отсюда. Опусти еще один пятицентовик в автомат, - подумал он. - Эта мелодия называется "То, о чем она не знает, не причинит ей боль". Но где-то болит. В пространстве между людьми, может быть.
Беверли встала и поправила кровать.
- Идем спать. Нам нужен сон. Обоим.
- Хххорошо.
Правильно, уже было поздно. Больше всего на свете он хотел спать.., но не один, не сегодня. Последний шок прошел - слишком быстро, может быть, но он чувствовал себя таким уставшим, таким изнуренным. Расписанная по секундам реальность была похожа на сон; вместо вины он просто чувствовал, что это безопасное место. Можно будет полежать здесь немного, поспать в ее объятиях. Он нуждался в ее тепле и дружелюбии. Оба они были сексуально заряжены, но теперь это не могло причинить боли никому из них.
Он снял носки и рубашку и устроился рядом с ней. Она прижалась к нему своими теплыми грудями, прохладными длинными ногами. Билл держал ее, чувствуя разницу - ее тело было длиннее, чем у Одры, и полнее в груди и в бедрах, но это было желанное тело.
С тобой должен был быть Бен, дорогая, - подумал он сонно. - Я думаю так должно было быть. Почему это не был Бен?
Беверли прижалась к нему - не ради секса, а просто чтобы почувствовать тепло его тела. Она сама уже наполовину засыпала. Ее счастье здесь с ним, после всех этих лет, было реальным. Она знала это из-за привкуса горечи. Была ночь, и может быть, у них будет еще раз завтра утром. Затем они спустятся в водосточные трубы, как они делали это раньше, и найдут Его. Круг будет сужаться, их нынешняя жизнь плавно сольется с их детством; они окажутся на какой-то безумной ленте Мебиуса.
Или это случится, и они там все умрут.
Она перевернулась. Его рука скользнула по ее боку и нежно обняла одну грудь. И ей не нужно было ждать, не смыкая глаз, не сожмется ли вдруг эта рука в кулак.
Сон подступил к ней, и мысли ее начали путаться. Как всегда, она увидела россыпи сияющих цветов, когда пересекала границу яви и сна - мирриады этих цветов расцветали под голубым небом. Они увядали, и возникало ощущение падения - такое ощущение, от которого она иногда просыпалась в поту, готовая вот-вот закричать. Детские сны с падением, как она прочитала в тексте по психологии в колледже, были нормальным явлением.
Но на этот раз не было резкого толчка; она могла чувствовать тепло и приятную тяжесть руки Билла, могла чувствовать, как он ласкает ее грудь. Она подумала, что, если бы она падала, она бы падала не одна.
Затем она коснулась земли и побежала: этот сон, каким бы он ни был, шел быстро. Она бежала сквозь сон, сквозь тишину, а может быть, просто сквозь время. Годы шли быстро. Годы бежали. Годы летели. Если вы повернетесь и побежите за своим детством, вам не нужно сдерживать свой бег.
Двадцать девять лет - в этом году она покрасила волосы.
(еще быстрее...) Двадцать два - в этом году она влюбилась в футболиста по имени Грег Мэллори, который чуть не изнасиловал ее после вечеринки землячества.
(быстрее, быстрее...)
Шестнадцать - напилась с двумя подружками на обзорной площадке Горы Синей Птицы в Портленде.
Четырнадцать...
Двенадцать...
(быстрее, быстрее, быстрее...)
Она бежит сквозь сон вдогонку за своими двенадцатью годами, перепрыгивая через барьер памяти, который Оно поставило перед ними (чувствуется холодный туман в ее работающих сонных легких), возвращаясь назад в свое одиннадцатилетие, бежит, бежит как очумелая, бежит, чтобы сразиться с дьяволом, оглядываясь теперь назад, оглядываясь
6
Барренс, 12.40
через плечо, чтобы увидеть какой-либо признак их, когда она скользила и взбиралась по насыпи. Никакого признака, по крайней мере пока. Она подумала об отце, и волна вины и страха накатила на нее.