Комиссар путей воздушного сообщения дрожал в лохмотьях от этого костюма. Он чувствовал ледяной холод упрека. И потому резко, вложив в свои слова весь доступный ему сарказм, вновь настойчиво повторил:
— Я не согласен со всем сказанным! Это удивительная бесцеремонность!
Оп Олооп, сменивший за несколько часов немало психических одежд, был абсолютно обнажен в одиночестве погружения в себя. Но несколько раз произнесенное слово наконец достучалось и отозвалось в нем. Стоило внутренним барьерам рухнуть, как происходящее внутри ринулось наружу. Сначала Оп Олооп открыл один глаз. Затем разгладил ладонью морщины на лбу. И на челе под нимбом спокойствия вновь всплеснули крыльями брови. Он осторожно изменил позу, сев поосновательнее. И заговорил:
— Бесцеремонность… Вы когда-нибудь задумывались над красотой этого слова? Бес-це-ре-мон-ность! Кто его сказал? В нем великолепно сочетаются аллитерация и эвфония. Оно настолько прекрасно, что прямо хочется совершить какую-нибудь отвратительную бесцеремонность!
Пеньяранда прикусил губы. Его желчность и нервозность смыло приливом крови, наполнившей его стыдом. Он изобразил жест раздраженного отчаяния, проглотив слова, готовые картечью сорваться с языка.
Гастон Мариетти украдкой поаплодировал ему:
— Отлично, дорогой друг. Отринув обиду на Опа Олоопа, вы освободили его дух. Посмотрите на него. Как он возвышен! Вы пытались обидеть его, а он вернул вам ваши слова завернутыми в непорочную невинность. Только сумасшедший, страдающий обширным поражением характера и доброты, способен на такое.
Тем временем Оп Олооп достал перьевую ручку. И, охваченный творческим зудом, набросал несколько прямоугольников и формул, потаенный смысл которых наполнял его неясной радостью.
— Бесцеремонность! Что за удивительное слово! С его помощью можно плести логогрифы, криптограммы и сложнейшие математические вычисления. Кому пришло в голову произнести его?
— Мне, — отважился признаться несколько испуганный виновник.
— Поздравляю вас от всей души! Подобно дегустаторам вин, существуют дегустаторы слов. Слово — это Божественная эманация. Сефирот. Вы в этом понимаете. Не просто же так я сказал, что вы чертовски хорошо образованны. Это же надо было подарить нам такую высокодуховную вещь, как слово «бесцеремонность»!
Кто-то с шумом заерзал на стуле, сбив с Олоопа энтузиазм: это был Робин.
— Прошу прощения, — тут же поднялся второй, Эрик.
И оба направились в мужской toilette.
Хозяин вечера сидел поджав губы и молча глядел им вслед. Внезапно его охватило жгучее предчувствие чего-то неминуемого. Он резко вскочил, напугав гостей. И помчался куда-то огромными шагами, раскачиваясь с не менее пугающей резкостью.
Оказавшийся у него на пути maître угодливо поклонился. Не удостоив его даже взглядом, Оп Олооп все же отметил этот факт.
И уже в дверях крикнул ему:
— Несите счет!
Остальные тем временем сгрудились, чтобы ознакомиться с записями Опа Олоопа.
— Что за исключительный человек! В его голове есть место для всего: и памяти, и забвения.
— Вот именно. Особенно для забвения. В нем буквально все кричит о забвении. Поэтому он и помнит обо всем!
Ивар, тронутый этими словами, поддержал сутенера:
— Он всегда был таким. В лицее мы звали его циклопом за рост и сложение. Он совершенно не изменился. Все так же уверен в себе, но не нахален и исполнен меланхолической мудрости. Но сегодня…
— Да. Сегодня он не…
— Быть может, он…
Никто не отважился произнести неизбежного. Молчание было велико- и единодушным. Каждый из гостей предпочел сгореть и очиститься в боли, но не выдать овладевшего всеми предчувствия.
Вернулись Робин и Эрик, и предчувствие обрело силу тяжелой усмешки. Чтобы скрыть ее, все уткнулись в бумаги.
В зал ворвался Оп Олооп и жизнерадостно спросил:
— Понимаете, о чем я?
— Понятия не имеем.
— Если бы речь шла о планах коммунальных работ…
— О бесцеремонности, сеньоры! О слове Пеньяранды, скрывающихся за ним загадках и призраках чисел.