Хозяйка взяла его за руку:
— Пойдемте. Прикончим виски.
Предложение было отвергнуто. Гигантскими прыжками Оп Олооп бросился к двери в холл, не закрытой Кустаа.
Его состояние вновь изменилось: он чувствовал себя нерешительным и дерзким, боязливым и гневливым одновременно. Его вечное спокойствие превратилось в страх. Добродушие, так прельщавшее в нем девушек из далеко не Божьих домов, иссякло. Упрямый и агрессивный, он на все смотрел с недоверием, подозревал всех и вся, чувствовал себя обложенным со всех сторон и во всем видел обиду. Его мозг словно вывернулся наизнанку, как перчатка, явив миру грязную подкладку. Его моральное состояние перегрелось настолько, что потрескивало от раздражения. Оп Олооп, такой ухоженный, такой взвешенный, такой вежливый, вдруг стал по-другому воспринимать предметы и людей: ему казалось, что все обвиняют его в ошибках, высказываниях и поступках, которых он никогда не совершал. Кровь прилила к перегруженному внутренними демонами мозгу, и последовал взрыв ярости. Сначала мимической: статистик начал ожесточенно отмахиваться от ему лишь видимых духов и призраков. Припадок был острым и страшным. Затем он развернулся к мадам Блондель, словно та была воплощением сил, пытающихся опорочить его чистоту.
— Не надо меня выгонять!.. Я вам не какой-нибудь пьяница!.. Я отец Кустаа… Не тот, что насиловал ее в детстве… Я повинен лишь в том, что не материализовал мечту… Потому что… Мы зачали ее во снах… С Минной…
— Очень хорошо. Но сделайте милость, присядьте.
— Ни за что!.. Я не хочу!.. Вы готовите мне какую-то ловушку… Хотите покарать меня, заставив смотреть в глазок на все мытарства Кустаа в подвале… Ни за что!.. Я знаю тебя, старая ты гарпия… Кустаа пойдет со мной… Она будет жить с Франциской… С Франциской!.. Ты знаешь, кто такая Франциска?.. Ах, Франциска!.. Фран… цис… ка…
— Значит, так, да?
— Да-а-а-а-а.
Это был пронзительный, долгий крик, контрастировавший с протяжной мягкостью, с которой падали его слова прежде. Крик, напугавший хозяйку и заставивший ее применить всю свою хитрость, чтобы отделаться от Опа Олоопа.
— Да… Я снова сделаю ее мечтой… Вытащу из этого притона… Потому что Кустаа — моя… Моя!.. Никакой испанец, торгующий игральными картами, не сможет больше овладеть ею… Я этого не допущу… Понимаете?.. Пусть только попробует еще раз застегнуть свою жилетку!..
Выпалив эту угрозу, Оп Олооп внезапно бросился обратно к покинутой им комнате. Остановился, чуть не доходя до двери, и яростно замахал кулаками, сражаясь с собственной галлюцинацией. Затем, раскрасневшийся и довольный собой, как человек, обративший противника в бегство, начал гоняться за призраком по коридору из конца в конец, время от времени нападая на невидимку и крича:
— Пусть только попробует еще раз застегнуть свою жилетку!..
В какой-то момент физическая усталость и невропатическое возбуждение доконали его. Образы в его мозгу накладывались друг на друга в немыслимой круговерти. Лампы и утварь застучали в ушах. Магниевые вспышки, клоунские ужимки, взрывы хохота. Он отключился от реальности, погрузившись в подлинный хаос сенсорного безумия.
Мадам Блондель не растерялась. Ее не волновала тайная логика Опа Олоопа. Для нее она всегда была чем-то непонятным. Поэтому бандерша отправила помощницу поймать такси.
А сама тем временем позвала Кустаа:
— Ты была права. Он свихнулся. Отвлеки его. Только у тебя получится. А потом посадим его в машину, и дело в шляпе.
Душа человека подобна темной комнате. За годы своего становления человек мало-помалу освещает ее. Учится в совершенстве ориентироваться внутри себя. Но это совершенство иллюзорно. Оно ослепляет человека! Одной ясности кажется уже недостаточно. Обостренный индивидуализм требует, чтобы свет с каждым разом был все более ослепительным. Чтобы он пронзал стены плоти. И в этом стремлении человек отделяется от всего и в погоне за внешним лоском вредит себе и становится слабее. И вот тут наступает трагедия. Прозрачность сменяется мутью ужаса. Стены трещат под ветрами страстей. И душа темнеет и снова становится тем, чем была, — темной комнатой.
Кустаа бросилась к Опу Олоопу. Стала взывать к его душе. Он почувствовал смятение и сомнение. И услышал слабый голос, вопрошавший во тьме:
— Кто это, ангел или демон?
Статистик вернулся в себя. Их с Кустаа глаза сблизились, пелена галлюцинаций спала. Узнав девушку, он поцеловал ее. Его поцелуй все еще отдавал оскорблениями. Она поцеловала его. Ее поцелуй все еще отдавал молитвой…