В кабинете директора Панов свалил вину на Леню, который и здесь был возбужден, грубил и порывался ударить Вовку.
На собрании Захаров отмалчивался. Он был очень зол на Панова, но все же причинять ему неприятность не хотел. Вовка же, воспользовавшись такой позицией Лени, свалил всю вину на него.
Ленька, не понимая, к чему все это приведет, продолжал молчать, и это не понравилось членам бюро.
— Значит, ты не хочешь говорить? Не уважаешь своих товарищей…
— Говори, Ленька! — крикнул Бобров. — Расскажи, как было!
Захаров молчал. Комсорг еще раз призвал его к ответу. Захаров заговорил, но речь его была вся из недомолвок и представляла попытку уладить дело.
— Все ясно! — нахмурился комсорг Василенко. — У него и раньше дисциплина хромала. Взносы задерживал. А теперь игнорирует коллектив…
Многих ребят во время драки в классе не было. Андрей все видел, но выступать в защиту Лени не стал. Пожалуй, он и сам не смог бы объяснить, почему так поступает. Смутно сознавал, что, если заступится за Леню, Вовка Панов не даст ему прохода, будет задирать, подсмеиваться, может быть, и отколотит. Отколотит при Ларе… Одна мысль об этом бросала Андрея в жар.
— Кто за то, чтобы исключить Захарова из рядов ВЛКСМ? — спросил Василенко и начал подсчитывать голоса.
Руки подняли почти все. Вовка нагло посмотрел на Захарова.
— Большинство, — глухо сказал Василенко.
Захаров вздрогнул, умоляюще посмотрел по сторонам и, закрыв лицо руками, выбежал из класса.
— Неправильно! — громыхнул Валька Бобров. — Ленька хороший друг и товарищ. Во всем виноват Панов!
— А ты видел? — Панов вызывающе прищурился.
— Если бы видел, плохо бы тебе пришлось.
— Но, но, не грози, не испугались!
— Бобров, — тронул колокольчик Василенко, — дело ясное, люди проголосовали. Ты что, только что проснулся?
— Андрей, ты же рядом стоял. Скажи, кто драку затеял? — Валентин требовательно посмотрел на Курганова.
С ледяной усмешкой, злобно сузив глаза, смотрел на Андрея и Вовка.
— Не знаю, — вяло проговорил Андрей: — я пришел, когда они уже дрались.
— Но ты сам же мне говорил!
— Ничего я не говорил! Отстаньте от меня!
— Трус! — презрительно бросил Бобров и круто повернулся.
Ребята выходили из школы мрачные.
Андрей подошел к Боброву и взял его пол руку:
— Валька, ты меня не понят…
— Пусти! — Бобров грубо вырвался и скрылся в темноте.
В январе грянули морозы. Они подкрадывались постепенно, временами уступая первенство вихревым метеля, но в конце месяца утвердились наконец прочно. Воздух побелел, к вечеру солнце едва пробивалось сквозь сизую хмарь, было оно злое, и от его появления становилось еще холоднее.
Пруд опустел. Ребята отсиживались дома, Андрей чистил и смазывал малокалиберку: предстояли стрелковые соревнования. Ника, замотанный теплым шарфом, в ватной кацавейке, стучал зубами у себя в мастерской, заканчивая очередной этюд.
Каждый коротал зимние вечера по-своему. Игорь Копалкин читал. Петя Родин предпринимал отчаянные попытки утеплить сарайчик, где обитали его многочисленные питомцы — морские свинки, белые кролики, крючконосый филин. Валька Бобров усердно зубрил немецкие слова: не давался ему немецкий. Лара вечерами возилась с приемником, выжимая из ветхого «Си-235» все возможное. Чуть нахмурив тонкие брови, девушка упрямо искала нужную волну и, настроившись, замирала, наслаждаясь бессмертной музыкой Чайковского.
«Как прекрасно!» — говорила сама себе Лара.
Надя и Нина восторженно млели, глядя на задумавшуюся подругу, и негромко вторили ей, хотя Нина думала в этот момент о Леньке Захарове и о том, что нужно купить новые чулки, а Надя мучительно припоминала, что задали на дом по истории…
И только один Вовка Панов продолжал удивлять знакомых и незнакомых. Мороз не заставил его отказаться от прежних привычек. Вовка вставал затемно, делал зарядку, усиливая физкультурный комплекс добавочными упражнениями с гантелями, полуголый выскакивал во двор, растирался снегом и потом докрасна раздирал кожу мохнатым полотенцем.
…Андрей уже собирался спать, когда отец попросил его сбегать на станцию за папиросами. Иван Савельевич прихварывал — ныла старая рана. Курил он много и никогда не засыпал, не выкурив две-три папиросы.
Андрей оделся, вышел во двор.
— Шандиз!
Лохматый пес, махая заиндевевшим хвостом, радостно кинулся к нему.