Кузя прочитал свое творение, подумал и, лукаво улыбаясь, приписал:
«Думаю, что еще натренируюсь в донесениях, впереди целая война. И не забудьте, пожалуйста, о моей просьбе в отношении тов. Сосниной.
Кузя сложил вчетверо листок и позвал Чурикова.
— Снеси командиру!
— А ты один останешься? А вдруг полезут?
— Без разговоров! — шутливо оборвал Кузя. — Дисциплиночка хромает. Анархия!
Едва Чуриков уполз, немцы пошли в атаку. Прилетела тяжелая мина и исковеркала пулемет. Автоматные патроны кончились. Оставалась винтовка Захарчука с оптическим прицелом. Кузя вскинул приклад к плечу и, смахнув груду стреляных гильз, лег на то самое место, где еще недавно лежал Захарчук. Послышался свист и дикое улюлюканье: гитлеровцы цепями в полный рост бежали навстречу.
Пулю за пулей посылал боец из разрушенного подвала. Он не знал, что делается справа и слева, он был совершенно один, не знал, что находится впереди и сзади.
— На Москву вам захотелось? — торопливо шептал Кузя. — Я вам покажу Москву. Вот вам Москва! Вот! Вот!
Серо-зеленые фигуры никли к земле, срезанные губительным огнем. Кузя ничего не видел, кроме врагов, но больше ему ничего и не нужно было видеть.
— Я вам покажу Москву! — кричал он. — Получай, фашистская погань! Это тебе за Красную площадь, это за улицу Горького, это за Чистые пруды, а это за мою Ильинку!
Ствол винтовки накалился, ствольная накладка дымилась, патроны были на исходе, но Кузя стрелял и стрелял, шепча свое заклинание:
— Москву вам захотелось? Вот вам Москва! Вот! Вот!
У Кузи оставались считанные патроны, когда с тыла послышалось русское «ура».
— Слышали? — заорал Кузя. — Москва! Москва на выручку идет! Сейчас она вам даст жизни!
— Товарищ старший лейтенант!
Перед Кургановым стоял обросший, исцарапанный, перемазанный грязью Чуриков.
— Ты откуда? Проскочил?
— Вам донесение.
Боец протянул листок и пошатнулся. На него смотрели, как на пришельца с того света. Старшина Марченко, не любивший Чурикова, отдал ему последний кусок хлеба.
— А ты? — прохрипел Чуриков.
— Я не хочу, сыт, — буркнул Марченко. — Бери, чертов сын!
— Фрицы! — крикнул Каневский.
— Выбьем их! — вскочил Борис Курганов. — За мной!
— В атаку! — негромко приказал Иванов.
Красноармейцы во главе с Бельским устремились за командиром роты.
Стремительный удар красноармейцев опрокинул противника.
Бойцы продвигались вперед. Навстречу им летели сотни снарядов, мин, тысячи пуль, но никакая сила в мире не могла остановить их: они защищали Москву!
Прорвались к развалинам подвала.
— Здесь! — крикнул Чуриков.
Он бросился к подвалу и остановился пораженный. Подвала не было. Вместо него чернела снарядная воронка.
Каневский, скользя по битому кирпичу, спустился туда и поднял какой-то блестящий предмет.
— Никого нет! — задыхаясь, доложил он командиру роты. — Нашел только это. Возьмите.
На темной от пороха, гари и копоти ладони Бориса Курганова лежал трофейный складной ножичек.
Долго смотрел командир роты на маленькую блестящую вещицу — все, что осталось от веселого, неунывающего Кузи…
Летчик Анатолий Павлов возвращался после выполнения задания. В азарте боя он оторвался от товарищей, преследуя удирающего врага, и сейчас летел над территорией, занятой противником. Тревожно поглядывая на приборы, Павлов не переставал напевать песенку, рожденную удалью и удачным воздушным поединком.
Спасаясь от преследования, он резко снизился и пошел прямо над островерхими макушками деревьев. Но что это? Павлов не поверил своим глазам. В гитлеровском тылу кипело ожесточенное сражение. Павлов пролетел над спаленной деревушкой и приметил, что фашисты сжимают кольцо окружения.
— Наши дерутся! Сейчас я вас, братишки, поддержу!