Сполоснув салфетку, Аннели сказала:
- Напрасно вы скрыли от меня, что ранены.
- А что бы это изменило? - спросил он. - Вы были бы более любезны со мной?
- Нет, - призналась она после короткой паузы, - но это объяснило бы вашу агрессивность.
- Агрессивность?
- Вы вели себя грубо и непристойно, сэр. Я не привыкла, чтобы со мной обращались как с падшей женщиной, чтобы мне приказывали. Я не уважаю мужчин, позволяющих себе угрожать женщине.
- Я вас обидел?
- Скажем так - задели за живое.
- Вы имеете в виду вашу гордость? Салфетка упала на рану, и Олторп, стиснув зубы, застонал.
- Вы слишком много о себе возомнили, - сказала Аннели.
- Да, это так.
- Вы проявили неуважение не только ко мне, но и к моей семье. Мой отец - член палаты лордов. Нельзя целовать девушек из благородных семей в публичных местах, как это вы сделали в парке.
- Но я вас не целовал в парке, - удивленно взглянув на нее, пробормотал Эмори.
- Я хотела сказать "похищать". Нельзя похищать девушек из благородных семей! Если бы мой отец узнал, что я ввязалась в такую интригу... - Она умолкла и помахала салфеткой, не зная, что сказать, разве что это отвлекло бы отца от чтения газеты. - Ну а моя мама была бы оскорблена до глубины души.
Аннели встретила сто взгляд и не Стала распространяться на эту тему, поскольку оба знали, как к ней относятся в ее семье.
Он нежно взял ее руку.
- Простите меня! - Голос его прозвучал искренне. - Я понимаю, что выгляжу скорее злодеем, нежели героем, но я очень надеялся, что вы мне хоть чуточку верите.
Она смотрела на его длинные пальцы, лежавшие на ее запястье, и чувствовала, как по телу разливается исходившее от них тепло.
- Но если даже вас я не могу убедить в том, что невиновен, - мягко добавил он, - у меня нет ни единого шанса убедить в этом остальных.
Она медленно подняла глаза, и их взгляды встретились. Ей так хотелось сказать ему, что он ошибается. Что она верит ему, несмотря ни на что, С самого детства ей внушали, что она должна беспрекословно выполнять волю родителей, ни в чем не перечить им, что дочерний долг - превыше всего. Что она должна стать примерной женой и хорошей матерью, и воспитать своих детей достойными членами высшего общества. Но не прошло и недели, как Аннели стала мыслить совсем по-другому. Флоренс Уиддиком самой своей жизнью доказала, что можно нарушать нормы и правила поведения и быть по-настоящему счастливой. Эмори Олторп перевернул все представления Аннели о морали. Он нарушил все правила поведения, все принципы, установленные высшим обществом. Но даже в его нынешнем положении, раненый и беспомощный, потерявший память, он был ей ближе по духу и симпатичнее всех этих чопорных и безжалостных Уинстонов Перри.
Она хотела верить ему. Она верила ему. И именно поэтому так сильно было ее разочарование. Эмори Олторп понимал ее. Видел, что она чувствует себя еще более потерянной и одинокой, чем когда-либо.
Он прищурился, и Аннели, смутившись, отвела глаза. Но не отошла от него, даже когда он встал со стула. Он взял ее за плечи и повернул к себе лицом, в то время как она пыталась справиться со своими чувствами.
- Аннели... - Он взял в ладони ее лицо и долго смотрел во влажную глубину ее синих глаз, потом перевел взгляд на дрожавшие нежные губы. Аннели, простите меня за все.
- Вы не сделали ничего против моей воли.
- Ax, был бы у меня шанс... - прошептал он. - Еще миг в ту ночь, когда за окном сверкала молния, а внутри у меня полыхало пламя...
Она закрыла глаза, и он смахнул блеснувшие на ее длинных ресницах слезы.
- Еще секунда - и я не стала бы вам мешать. - Голос ее дрогнул.
Он слегка улыбнулся, но его тело тут же отреагировало на дрожь в ее голосе.
- Полагаю, это вам только кажется. Скорее всего вы возненавидели бы меня.
- Нет, мне не кажется. - В глазах ее он прочел решимость. - Я в этом уверена, - добавила она шепотом. - Я...я...
Эмори пробежал кончиками пальцев по ее губам, не дав ей договорить. Пожалуй, он не хотел знать, что она скажет. По крайней мере сейчас. Она вся сгорала от стыда из-за того, что предстала перед ним такой ранимой. Он прижался губами к ее мокрой от слез щеке. Целовал ее глаза, виски, кончик носа. Погрузил руки в море ее темных волос, блестевших при свете лампы, привлек к себе и прильнул губами к ее губам.
Аннели отвечала на его ласки искренне, самозабвенно, полностью отдав себя в его власть, с трудом сдерживая готовые вырваться из груди сладострастные стоны. Она жаждала его поцелуев, все крепче прижимаясь к нему, но он вдруг отпрянул.
- Останови меня! - Из груди его вырвался вздох, в то время как дрожащие пальцы судорожно сжимали ее локоны. - Останови, иначе я за себя не ручаюсь! - Голос его прозвучал почти грубо.
В ответ Аннели запрокинула голову и еще неистовее стала его целовать.
Эмори застонал, его губы становились все требовательнее, все настойчивее. Он ощущал ее упругую грудь, но слишком много было препятствий на пути к ее телу. Шелковые ленты, тесемки, бесконечные складки, туго затянутый корсет. Пришлось затратить немало усилий, чтобы высвободить ее грудь. Проклиная себя, Эмори обхватил губами затвердевший сосок.
Аннели вздохнула, ее пальцы утонули в его волосах, она плыла на волнах блаженства, в то время как язык Эмори хозяйничал у нее во рту. Горячая волна прилила к животу и бедрам, Аннели хотела чего-то большего. Эмори наконец полностью освободил ее от одежды, и она предстала перед ним обнаженная. Теперь ничто не мешало Эмори прильнуть губами к ее атласному животу и дразнить горячим дыханием пушистый треугольник между ног. Он медленно и осторожно развел в стороны ее колени и пощекотал пальцами, а затем языком ее лоно.
Эта ласка привела Аннели в неистовство. Все ее тело пылало и содрогалось, когда язык Эмори вошел в ее гнездышко и стал там хозяйничать. Аннели в этот момент забыла не только о нормах морали и нравственности, она забыла обо всем на свете и словно парила в облаках. Ничего подобного Аннели еще не испытывала, и ей хотелось смеяться от счастья. И совсем не хотелось думать о том, что это ни с чем не сравнимое наслаждение ей доставил великолепный негодяй, преследуемый властями преступник, самый лучший, самый красивый и самый желанный мужчина на свете.
В какой-то момент Аннели показалось, что она больше не выдержит этой сладкой муки. Она выгнулась навстречу Эмори и впилась пальцами в его плечи, затем стола теребить волосы. Вдруг что-то взорвалось у нее внутри, по телу пробежала судорога, и она затихла в полном изнеможении.
Эмори быстро снял ботинки, стянул бриджи, снова лег и раздвинул ей ноги. Он осторожно вошел в нее и стал двигаться медленно, чтобы не испугать ее, такую маленькую и хрупкую, своей непомерно разбухшей плотью, не причинить ей боли. Он не помнил ни одной женщины, с которой был близок, и не знал, то ли его неудержимо влечет именно к Аннели, то ли просто сработал мужской инстинкт и он никак не может удовлетворить свою похоть. Возможно, так было потому, что он входил в нее лишь наполовину, поскольку понял по ее реакции, что она девственница.
Ему стоило огромных усилий оторваться от нее. Да, она девственница. И по его воле лежит на деревянном полу, как девка, с раздвинутыми ногами и широко открытыми глазами.
- Боже мой...
- Что-то не так?
- Ничего, - выдохнул он. - Все в порядке.
- Я тебе сделала больно?
Он посмотрел на нее с недоверием, смешанным с любопытством.
- Я всеми силами стараюсь не выглядеть в твоих глазах полным идиотом, а ты спрашиваешь, не делаешь ли мне больно?
В ее затуманенных глазах он не прочел страха. Они были больше и синее всех океанов, которые ему когда-либо довелось повидать. И лишь когда она медленно убрала руки с его головы, он все понял: она подумала, что причинила ему боль, обхватив руками его раненую голову.
Он рассмеялся и поцеловал ее в губы.