— Прости, — пробормотал глухо и выпрямил руки вдоль тела, и до боли в запястье напряг ладони, пытаясь обуздать желание вновь встряхнуть Мэтью и прижать к стене.
Помощник, помедлив, кивнул и нервным жестом поправил полы сюртука и воротник рубашки.
— Я дал ей обычные показания свидетелей. И все, — в его голосе явственно прозвучали обида и укор.
Я лишь усмехнулся.
— И тем не менее леди Эвелин смогла найти в них то, что пропустили остальные.
— Но что?.. — Мэтью подался вперед.
Я коротко рассказал ему о салоне мадам Леру и о том, что приставил Томми следить за бутиком в надежде застать там Эзру.
— Она удивительная, — выслушав, произнес Мэтью с блаженной улыбкой.
Сперва я не сообразил, а он, заметив мой вопросительный взгляд, пояснил.
— Леди Эвелин. Она удивительная, — и вновь улыбнулся как осел.
Заскрежетав зубами, я напряг ладони, не позволяя им сомкнуться в кулаки.
— Да, — глухим от раздражения голосом согласился я.
Мэтью, продолжая улыбаться, вернулся к бумагам, которые так и валялись разбросанными. Даже не догадывался, как после замечания об Эвелин он был близок к тому, чтобы вновь почувствовать мою хватку у себя на шее.
— Здесь послания. Для вас, — разобрав свои документы, Мэтью освободил занятую часть стола и увидел несколько писем и записок, которые я старательно игнорировал. — От Лорда-канцлера... — добавил он уже не столь уверенно, а потом и вовсе вернул конверты на место и повел плечами.
Да. Возможно — и я все еще не был в этом уверен до конца — обвинять сиятельного Лорда-канцлера в произволе и попустительстве на ежегодном заседании городского совета Лордов, членом которого я являются со дня, как Кронпринц пожаловал мне титул, было несколько несдержанно с моей стороны.
Но я был зол. В столице творилось такое, что и сам Дьявол не разберется. Исчезали женщины, на черном рынке продавались магические амулеты, всякое отребье подняло голову, начало разгуливать по театрам в приличном обществе, а дознаватели и жандармы старательно смотрели в другую сторону.
Да. После моего выступления его идеалистический образ слегка пошатнулся. На носу переизбрание, Лорду-канцлеру теперь срочно требовалось все исправить. Заткнуть мне рот, например.
Но он ничего не мог поделать и исходил желчью.
Жаль, что не захлебнется ею и не избавит от себя мир.
Я был вне его власти. Титул мне даровала Корона. Благодарный за спасение репутации Кронпринц сделал меня потомственным графом в своем праве. Если бы он меня был когда-нибудь сын, он бы смог унаследовать титул... Но у меня никогда не будет семьи.
А человек, который поспособствовал тому, чтобы я родился на свет — назвать его отцом у меня не поворачивался язык — уже четырежды переизбирался на должность Лорда-канцлера, главы юстиции.
Все время, которое прошло со дня смерти предыдущего.
Герцога Невилл.
Отца леди Эвелин, казненного за измену.
Четырнадцать лет назад он спас мне жизнь.
Я был молод — всего семнадцать, и кровь кипела от гнева, гордости и юношеского безрассудства. Я был дерзким, упрямым и думал, что честь – это единственное, что у меня есть. Кажется, в этом я не так уж изменился.
Это был последний год обучения в кадетском корпусе. Последние недели. Я жил лишь мыслями о том невероятно прекрасном дне, когда я покину это место. И утратил бдительность. Непростительно расслабился и позволил себя подловить.
Один зажравшийся мальчишка, привыкший, что все дается ему без труда, назвал меня ублюдком. При всех. Сын лорда, человек, который родился с золотой ложкой во рту и был уверен, что каждый в этом мире должен склоняться перед ним.
Я ударил его, и это стало ошибкой.
Он предложил дуэль. Тайную. Конечно, я мог бы отказаться, но тогда… Одиннадцать лет в кадетском корпусе я отстаивал свое право быть там, быть среди них. Бастард своего отца, незаконнорожденный ублюдок. И вот конец был уже так близок... Я почти чувствовал, как пахла свобода за ненавистными стенами училища.
Я не мог все это потерять. Я не мог позволить годам, что я там продержался, быть потраченными напрасно.
И потому я согласился на дуэль. Хотя догадывался, что ничем хорошим для меня она не закончится.
В ту ночь нас было четверо. Я, он и два секунданта, такие же богатые сынки, как он сам. Мы вышли за пределы училища, в рощу, подальше от чужих глаз.
Я мог попросить Эвана, но не стал. Не хотел его втягивать, не хотел, чтобы из-за меня он рисковал всем.
В темноте слышался только шелест листвы и наши шаги по влажной траве. Я помню, как крепче сжал шпагу. И помню, как быстро начался бой.