— Эвелин... — я шагнул к ней.
— Не подходите! — закричала она отшатнувшись. — Вы не понимаете! Он был единственным, кто... кто у меня остался. И я его подвела! Я его подвела!
Она схватилась за голову, словно мысли стали невыносимыми.
— Я виновата! Я! Это все я!
Истерика захлестнула ее, и она потерялась, утонула в своих чувствах. С каждым словом она теряла почву под ногами, металась по комнате, цепляясь за полку, за стул, за кровать.
Женщина, которая была сильной, разумной, упрямой, сейчас стояла передо мной — сломанная, хрупкая, потерянная.
Я не выдержал. С трудом поймал ее и удержал на месте, до боли стиснул плечи.
— Эвелин! — в голосе моем была боль, а не ярость. — Хватит! Посмотри на меня!
Но она билась, пыталась вырваться и не слышала меня. В отчаянии я отвесил ей хлесткую пощечину.
Ее глаза распахнулись, дыхание сбилось. Она молча стояла, потрясенная и ошеломленная.
А потом она обмякла, как будто напряжение вылетело из нее в один миг.
— Я больше не могу… — прошептала она. — Я больше не могу…
Эвелин схватилась за меня, словно тонущая, цепляясь за лацканы сюртука, вжимаясь лицом в плечо.
И я прижал ее к себе так крепко, как мог, одной рукой обхватив ее спину, другой поглаживая волосы.
Она рыдала. Горько и безутешно, и не существовало слов, которое могли бы ей помочь.
И я держал ее, потому что не мог не держать. Потому что ее боль прожигала мне грудь. Потому что ее слезы выбивали почву под ногами уже у меня.
— Это закончится, — прошептал я ей на ухо, поглаживая мягкие, шелковистые волосы на макушке. — Когда-нибудь это закончится.
Я был не очень хорошим человеком. Потому что эгоистично не хотел, чтобы этот момент заканчивался. Не хотел ее отпускать.
Когда слезы закончились, Эвелин заснула. Сестра Агнета напоила ее какой-то микстурой и пообещала, что та проспит до обеда.
Это было к лучшему. А если капитан Грейсон явится утром, пока она будет спать — что же, тогда ему придется приехать во второй раз.
Убедившись, что на этот раз охранники стоят там, где должны, я уехал в жандармерию повидаться с Эваном. По земле стелились предрассветные сумерки, вот-вот займется скорый восход. На улицах было тихо. Особенный час, когда разбрелись по домам ночные гуляки, а работники еще не спешили на службу.
Тихо было везде, но не у здания жандармерии. Я рассчитал верно: совсем недавно они вернулись с ночного вызова на берег реки. Эван стоял снаружи, в его руках тлела сигарета: непривычное зрелище, но ночь выдалась тяжелой у всех нас.
— Дик! — завидев меня, он шагнул вперед, и когда я подошел, мы коротко обнялись. — Ты как здесь? Мы только вернулись, и мне доложили, но пока без подробностей...
— Да, — я скупо кивнул. — Хотел повидаться. И поговорить.
Эван, выбросив в канализационную решетку окурок, энергично растер глаза и зевнул так широко, что едва не вывихнул челюсть.
— Ну, и ночка... — пробормотал он и закинул одну руку мне на плечо. — Да, идем. Поговорим у меня.
Сквозь плотную толпу мы вошли в здание и, пройдя через лабиринт коридоров, оказались в кабинете Эвана. Здесь, как и всегда, царил порядок, к которому нас приучали в кадетском корпусе. Все на своих местах, бумажка к бумажке, папка к папке.
— Я заварю кофе, — сказал он и подошел к широкому подоконнику, а я опустился на стоящий у двери стул и потянулся ослабить шейный платок.
Затем и вовсе стащил его и расстегнул пару верхних пуговиц. Дышать сразу стало легче.
— Как леди Эвелин? — спросил Эван обернувшись.
— Как ты думаешь? — усмехнулся я в ответ. — Так, как можно было ожидать.
Мы замолчали. Тем временем он засыпал молотый кофе с небольшой латунный сосуд с длинной ручкой, добавил холодную воду и кусок сахара и поставил на спиртовую горелку. По кабинету почти сразу же поплыл плотный, горький аромат.
— Итак, — посматривая одним глазом за кофе, Эван стал ко мне полубоком. — Мне сказали, старик был убит тремя выстрелами в спину.
— В темной гостиной.
— Кто взял себе дело?
— Капитан Грейсон.
Он скривил губы, словно от зубной боли, а я невесело усмехнулся.
— Он не показался мне умным человеком.
Эван молча закатил глаза и за ручку пошевелил латунный сосуд, когда вода начала закипать. Он снял его с огня и вновь опустил. И повторил два раза, прежде чем разлить кофе по двум небольшим чашкам. С ними он подошел и опустился на стул напротив меня.
От крепости кофе у меня глаза полезли на лоб. Сонливость сняло за одно мгновение, и я слегка закашлялся. Эван же глотнул как ни в чем не бывало, даже не поморщился.