Мы завтракали и ужинали вместе, болтали вечерами у камина, читали газеты и книги, выбирались порой на недолгие прогулки в более приятные, «богатые» районы столицы...
Я полюбила его, как могла, и он, подозреваю, тоже. Мы остались единственными родными друг другу людьми, у нас не было никого, кроме нас самих — и это, конечно же, повлияло на нашу связь.
Сделало ее крепче. Нерушимее...
На плечи легли теплые руки сестры Агнеты, и я очнулась от воспоминаний.
В настоящем шел дождь. Под моими ногами — земля. Свежая, еще не опавшая. И белоснежные цветы, что покрывали могилу. И камень с именем деда и датами жизни. Ветер хлестал по ногам подолом мокрого платья. Такого же черного, как земля. Косые струи воды попадали под шляпку и под вуаль, забирались за воротник и стекали по позвоночнику ледяными каплями...
Я вымокла, но не чувствовала холода.
— Нужно идти, — сказала сестра Агнета и несколькими энергичными движениями растерла мне плечи. — Вы вся дрожите.
Я огляделась: у могилы я осталась одна. В десятке шагов от меня на границе кладбища стоял граф Беркли и переговаривался о чем-то с мистером Эшкрофтом и Мэтью. Они не знали дедушки, но все равно пришли почтить память.
Циничная часть меня усмехалась: им нужен был Беркли.
Пришедших было немного. Трое их, поверенный семьи, несколько старичков-знакомых дедушки, я, сестра Агнета и капитан Грейсон.
«Убийца порой приходит на похороны», — сказал он накануне и назидательно поднял палец.
Кажется, усмешка лорда Беркли на его слова была уже истерической. Капитан почему-то не желал в качестве приоритетной рассматривать версию, что убить хотели все же не дедушку. А графа.
— Эвелин, дорогая... — сквозь вату до меня долетел голос сестры Агнеты, и я вздрогнула.
Вновь слишком глубоко ушла в себя. Я стала замечать это за собой в последние несколько дней, что прошли со дня убийства. Порой задумывалась, потом смотрела на часы и понимала, что в своих мыслях витала и сорок, и тридцать минут.
— Да, — просипела я с трудом, потому что в горле стоял ком, который не исчезал также со дня убийства. — Простите. Идемте.
Присев на корточки прямо в грязь, я аккуратно уложила на могилу дедушки последний букет. От себя. Белоснежные хрупкие каллы. Не потому, что он любил эти цветы, а потому, что любил представлять, как однажды поведет меня под венец, и в руках у меня будет букет непременно из калл.
Но вышло как вышло, и букет из калл теперь лежит на его могиле.
Сестра Агнета бережно взяла меня под руку, и я не стала сопротивляться, хотя прекрасно могла идти сама. Я понимала ее. И лорда Беркли. Я бы тоже поглядывал на меня с опаской после той безобразной истерики. Когда я упорно утверждала, что дедушка жив — лишь переехал, и я должна собирать вещи, чтобы отправиться за ним...
Занятно. Но после того вечера, после того как рыдала, уткнувшись в сюртук Беркли, я не пролила ни слезинки. И даже сейчас на моем лице были капли из-за дождя. А не потому, что я плакала.
На сердце было сухо. Гонимая и треплемая всеми ветрами пустыня. Я чувствовала горечь утраты, она лежала на душе тяжелым камнем, который сдавливал грудь при каждом вдохе, и застрявший в горле комок мешал дышать и связно, долго говорить, но...
Слез не было. Глаза оставались таким же сухими, как пустыня.
Мы с сестрой Агнетой подошли к мужчинам, что ожидали нас, и двое, словно сговорившись, синхронно отвернулись от меня. Я понимала, что это не со зла, а, наоборот, во благо, но не могла не чувствовать себя прокаженной.
— Вы замерзли и промокли, — строго сказал третий и снял пальто и, шагнув ближе, накинул его на меня. — И не спорьте, — еще строже добавил.
Но я не смогла бы спорить с графом Беркли, даже если бы захотела. Мешал проклятый комок.
— Благодарю, милорд, — одними губами произнесла я и повела плечами, пытаясь удержать длинное, просторное пальто на себе.
Оно пахло графом Беркли. Конечно же. Аромат щекотал ноздри, и я зажмурилась.
— Я должен ехать, — сказал он, неотрывно смотря на меня.
— Конечно, — кивнула я, словно механическая кукла.
За последние дни я потеряла нить расследования. Ни за чем не следила, ничем не интересовалась. Даже газет не читала. Но слышала, безусловно, что нашли тела шестерых убитых женщин, и что Джеральдин среди них не оказалось.
Беркли сжал и разжал кулаки и взмахнул рукой, словно пытался схватить воздух, и не сразу ушел, хотя мистер Эшкрофт и Мэтью уже шагали прочь. Он по-прежнему стоял рядом с нами и смотрел на меня.
— Я вернусь, и мы поговорим, — смягчив голос, пообещал он.