— Трёхполые гермафродиты! — осклабился Борборыч. — Какая пр-р-рэлесть!
— Я не поняла… — дологнисская тварь сжалась на стуле и начала попискивать.
— У вас три пола, да? — уточнил я. — И почему вы их чередуете?
— По сезонам, — ответила дологниска. — Все так делают…
— Вот ты же разумное существо! — возмутился Ваня у меня за спиной. — Зачем вы вчера всё это устроили?
— Всегда так было, — растерянно ответила пленница. — Есть те кого едят, и есть те, кто ест… Любой, кто ест, тот будет съеден. Кроме людей.
Последнее слово снова вылетело с опозданием, но судя по тому, что у меня в голове завертелись слова: «народ», «полноценный» и «разумный» — просто выбор был слишком большой.
— Вообще-то мы тоже люди! — обиделся Ваня.
— Какие же вы люди? — удивилась дологниска. — Вы же уроды какие-то…
— На себя посмотри… — усмехнулся я.
— Я красавица! Я видела! — похлопав глазами, ответила дологниска.
Непрошибаемая уверенность пленницы, если честно, бесила… Плохой из меня палач! Да и из Борборыча с Ваней — тоже не очень. Злимся на инопланетянку почём зря…
— Почему каждый в вас видел что-то своё? — спросил я и уточнил. — Вчера днём…
— Так ведь мы же не знаем, что кому нравится! — удивилась дологниска. — Просто усилили свою привлекательность в ваших мыслях!
— А как вы воздействуете на мысли? — спросил Борборыч.
— Не понимаю, — расстроилась дологниска. — Просто усилили…
— А ослабить можете? — спросил я наводящий вопрос.
— Ослабить — можем…
Пятиминутный опрос показал, что инопланетянки не выделяют воздействие на мысли, как отдельное понятие. То есть, для них «усиление» и «ослабление» имели столько же общего, сколько для нас — мыслительная деятельность и движение конечностей. Обозвать всё одним словом, в общем, никак не получится. Разве что для шутки — например, «во время бега я пораскинул мозгами и ногами». Ну или что-то вроде того… Каждое воздействие на мозги являлось отдельной операцией, которой владели…
— Все у вас на планете так умеют? — уточнил я.
— Не-е-ет! — замотала головой пленница с искренней убеждённостью, потешаясь над моей глупостью. — Только высокие! Кого боги отметили! Вот вас не отметили…
— Дальше не продолжай! — посоветовал я. — А то могу и больно сделать.
— Не надо! — попросила инопланетянка.
— А почему вы по ночам нападаете? — спросил Ваня.
— А зачем днём нападать? Днём не так кушать хочется! — последовал ответ.
— А ночью кушать хочется? — кивнул я.
— Конечно, хочется! Всем ночью кушать хочется! — покрутила головой дологниска. — А вам что, не хочется? Как же вы выживаете ночью?
— А почему вам ночью кушать хочется? — уточнил я.
— Потому что ночь! — удивилась дологниска.
Нет, конечно, у людей тоже бывает «ночной дожор»… Но вот, честное слово, не до такой же степени, чтобы жрать домашних питомцев даже без предварительной подготовки…
— А ночи у вас длинные? — спросил Борборыч.
— Длинные… холодные! — согласилась дологниска. — Не то что день! День тёплый.
Мы с Борборычем переглянулись.
— А своих жрёте? — уточнил я. — Ну, других… людей?
— Ну а как же выживать-то? — удивилась инопланетянка.
— Это поэтому вы так по нашему поселению распределились? — уточнил я.
Мой вопрос дологниска слушала значительно дольше, чем я произносил. Подозреваю, что проблема была в слове «поселение». При таких пристрастиях в диете, видимо, поселения — это совершенно непередаваемое понятие.
— Что думаешь? — спросил я рейд-лидера, воспользовавшись свободной минутой. — Сравним выводы?
— Давай! — кивнул тот. — Мне кажется, у них на планете очень холодные ночи, что заставляет всех усиленно искать жратву. Вроде как компенсационный механизм. Поэтому днём они мирно сосуществуют, а ночью — начинают жрать друг друга.
— А хомяки? — спросил я.
— А они просто коллективные, — ответил Борборыч. — Тоже стратегия, но, видимо, не слишком в их условиях успешная.
— Кто вместе держится — тот вымирает уже! — вставила пленница. — Только сильные, отмеченные богами, выживут.
— Да чтоб вы все сожрали друг друга!.. — буркнул Ваня.
— Ладно, пока всё, — кивнул я. — Давайте её свяжем. Пусть полежит.
— Не надо «свяжем»! Я добрая! — заявила дологниска.
— Когда злой станешь, тогда связывать будет бесполезно, — усмехнулся я.
— Мне больно! — пожаловалась тварь.