Хефферлинг раскрыл рот и произнес что-то вроде «у-а, у-а». Затем повторил попытку. Получилось уже более членораздельно:
— У-у-убивать?
— Не убивать, а убить, — сказал Римо. — Один раз и навсегда.
— Да ты и вправду чокнутый, — проговорил Хефферлинг. — Явно буйно помешанный.
— Помешанный? Да мы уже все помешанные. А помешались мы оттого, что нам приходится торчать в очередях за бензином, и оттого, что люди убивают друг друга в этих очередях, а ты при этом знаешь только одну очередь — очередь в банке, куда кладешь деньги. Помешанный! Естественно. Мы уже сыты по горло и больше этого не потерпим.
Римо улыбнулся. Эту фразу он слышал в каком-то кинофильме, и ему все время хотелось ее где-нибудь ввернуть.
— Но ты ошибаешься! Смертельно ошибаешься! — Хефферлинг сделал паузу, задним числом осмысливая сказанное. — Я хотел сказать, ты ошибаешься. Бензина действительно не хватает, и виноваты в этом арабы, а не я. Честное слово, мистер Эвримен!
— Можешь называть меня Эв, — сказал Римо.
Обливаясь потом, Хефферлинг зажмурился, словно с трудом удерживаясь, чтобы не заплакать.
— Послушай, Эв. Ты просто не понимаешь.
— Тогда объясни, — сказал Римо.
— Так дай же мне объяснить, — завопил Хефферлинг, вскакивая на ноги, и Римо с беспокойством подумал, не слабая ли в этой комнате звукоизоляция.
— Сядь, — сказал он.
Хефферлинг быстро заморгал, пытаясь убедить себя в том, что не сядет, пока ему этого не захочется. В конце концов, чей это кабинет, и что он, этот Эвримен, о себе воображает?
Но тут Римо коснулся его груди, и он сел.
— А теперь давай, рассказывай, — велел Римо.
Хефферлинг повел глазами, будто на его веках изнутри было написано, что нужно говорить. Но что он мог сказать этому сумасшедшему?
— Послушай, это правда. Есть люди, которые делают так, чтобы бензина все время не хватало.
«Это то, что надо», — подумал Хефферлинг. К тому же это была правда. Он где-то читал, что сумасшедших не следует обманывать. Может, если начать с правды, которой этот псих так жаждет, то он поверит и всему остальному, что Хефферлинг скажет.
Римо, словно оценив эту теорию, улыбнулся.
— Эти люди скупают нефтепродукты на рынке наличного товара и придерживают их до тех пор, пока в стране не поднимутся на них цены. Они предлагали мне присоединиться к ним, но, когда я услыхал об этих делах, я отказался. У меня с ними не может быть ничего общего. Я сказал им, что их планы направлены против Америки.
Рима кивнул.
— Это хорошо, — сказал он. — Значит, у тебя не может быть с ними ничего общего.
— Совершенно верно.
— Потому что это направлено против Америки.
— Да-да, именно так.
— А ты патриот.
— Да.
— И ты совершенно не заинтересован в том, чтобы сколотить несколько лишних миллионов долларов.
— Нет, не заинтересован.
— Да брось, Хефферлинг, — укоризненно произнес Римо.
— Это чистая правда.
— Значит, вот так ты надеешься оправдаться? Это должно помешать мне убить тебя?
Хефферлинг не отрываясь смотрел на Римо. Затем его физиономия начала медленно расплываться в улыбке.
— Я понял. Это ты пошутил, да? Тебе за это заплатили, так? Чтоб вроде как на пушку взял. Тебе заплатили, да?
Римо пожал плечами.
— Вообще-то да. Как-никак это моя работа.
— Это что же: запугивать? Угрожать?
— Нет, — ответил Римо и, поскольку теперь это уже не имело никакого значения, рассказал Хефферлингу о себе всю правду. Как молодого нью-йоркского полисмена Римо Уильямса обвинили в убийстве, которого он не совершал, и отправили на электрический стул, который не сработал, и как он остался жив и был завербован для работы в секретной организации по борьбе с преступностью, которая называлась КЮРЕ. Рассказал и о том, как Римо Уильямс изучил искусство Дома Синанджу — древних корейских наемных убийц — и как, постигая это искусство развил в себе способности, которыми не обладает ни один обыкновенный человек. Совершенно особенные способности.
Закончив рассказ, Римо посмотрел на Хефферлинга, но не увидел ничего, кроме недоумения. Его, как всегда, не поняли.
— Как бы там ни было, Хефферлинг, те, что стоят надо мной, растолковали мне, что к чему. Самому мне бензин не нужен. Но мне сказали, что где-то в Пуэрто-Рико ты держишь пять танкеров с нефтью и ждешь, когда взлетят цены, после чего станешь продавать эту нефть в Америке. А тем временем люди томятся в очередях за бензином. Вот что рассказали мне люди, которые сидят наверху, и еще они сказали мне, что я должен все это как-нибудь прекратить.
— Как, например? — спросил Хефферлинг.
— Например, убить тебя.
— Подожди! — в ужасе взмолился Хефферлинг. — Я могу еще много чего тебе рассказать! Очень много! Подожди!
— Ангелам расскажешь, Хьюберт.
Подавшись вперед, Римо легонько ударил его костяшками пальцев, и Хефферлинг осел на стуле. Римо поднял его правую руку и отпустил. Рука упала на стол, по-мертвому глухо стукнув.
— Таков нефтяной бизнес, дорогуша, — сказал Римо, обращаясь к трупу.
Обойдя вокруг стола, он достал из левого верхнего ящика чистый лист бумаги, затем нашел в боковом кармане пиджака Хефферлинга черный фломастер и что-то написал на листе. Потом взял кусочек «скотча» и приклеил листок ко лбу Хефферлинга, предварительно вытерев с него испарину лежащим на столе куском промокательной бумаги. После чего сложил руки Хефферлинга на коленях.
Возле двери Римо обернулся, чтобы оценить свою работу. За столом, совершенно прямо, сидел труп Хефферлинга. На листе бумаги, свисавшем у него со лба, было написано:
НЕ ПРИТЕСНЯЙ ПРОСТОГО ЧЕЛОВЕКА.
ТАК МСТИТ ЭВРИМЕН.
Когда Римо вышел из кабинета, Марша взволнованно обернулась. Увидев его, она расцвела. Вот оно опять, подумала она, то же ощущение в глубине живота.
— Привет, Марша, — сказал Римо.
— Здравствуй. Ты хотел поговорить со мной?
— Вообще-то нет. Я хотел тебя поцеловать.
И когда он, положив ей на плечо возле самой шеи руку, наклонился, она почувствовала, что голова у нее пошла кругом. Она с трепетом ждала, когда его губы коснутся ее губ. Ей показалось, что она чувствует у себя на лбу его дыхание, затем последовало легкое нажатие на горло — и больше она уже ничего не чувствовала.
Римо осторожно опустил ее голову на стол на сложенные руки. Очнется она в полном недоумении, с затуманенным сознанием и едва ли сможет припомнить что-либо из того, что произошло за последние полчаса. Позднее она расскажет полиции, что уснула за столом и ей приснился мужчина, но описать его она не сможет, разве что упомянет о странном ощущении, которое от его взгляда возникало у нее в животе.
«По-моему, это у вас с головой что-то странное», — заметит один из полицейских и напишет в протоколе: «Свидетелей убийства Хефферлинга нет».
Римо направился обратно к себе в отель и, проходя мимо клуба «Плейбой», помахал рукой посетителям, сидящим возле окон, и крикнул, что лучше бы они играли в теннис, чем пить с утра пораньше.
Войдя в свой номер, он подошел к пожилому азиату, сидевшему в позе «лотос» посреди комнаты на покрытом ковром полу, и сказал, выразительно подняв палец к потолку:
— Я Эвримен. Бойся моей мести.
Одним плавным движением, точно строка дыма из кувшина, азиат поднялся с пола и встал перед Римо. Ростом старик едва достигал полутора метров и весил не более сорока пяти килограммов. По бокам его головы, обтянутой сухой желтой кожей, колыхались реденькие пряди седых волос.
— Проходи, сын мой, и садись, — сказал он и потащил Римо к дивану.
Римо сесть не пожелал. Старик легонько коснулся его груди, и Римо тут же сел.
Старик покачал головой и с грустью проговорил:
— Я давно этого ожидал.
— Чего ты ожидал, Чиун? — спросил Римо.