Переменив лошадей в Сенлисе и Компьене, он на свежих лошадях поскакал через лес дальше. Уже наступал вечер, когда вдали показался бледный огонек: это был Офмон. У подъезда сержанта встретили слуги.
— Мне надо видеть маркизу де Бренвилье, — сказал он, вежливо приподнимая шляпу.
— Маркиза уехала отсюда третьего дня, — был ответ.
Дегрэ заскрежетал зубами, но, быстро овладев собой, продолжал:
— Очень жаль! Я привез Вашей госпоже хорошее известие. Не можете ли Вы сообщить мне, в какую сторону отбыла маркиза?
— В Пикпюс, к больному супругу.
— Поворачивай! — крикнул Дегрэ кучеру.
— Мы поедем назад, в Компьен? — спросил тот.
— Нет, — ответил сержант, которому, по-видимому, пришла новая мысль, — нет! Валяй в Лан, живо!
Карета повернула на большую дорогу, уже окутанную ночной мглой.
Экипаж, который Мария де Бренвилье наняла в Офмоне, чтобы вернее обеспечить себе бегство, с быстротой ветра уносил прекрасную преступницу по направлению к восточной границе. Успокоенная мыслью, что печати не могут быть сняты ранее определенного законом срока, маркиза принялась обдумывать свое положение. Она твердо знала, какие пути должна была избрать. Прежде всего ей следовало переехать французскую границу, а затем прибыть к Льежу, под стенами которого находился монастырь ордена святой Бригитты; за крепкими монастырскими воротами грешница твердо надеялась найти убежище и защиту, так как ни один сыщик не осмелился бы перешагнуть порог женского монастыря. Если бы ей удалось благополучно достигнуть этого мирного приюта, тогда — она была в этом уверена — она сумела бы оттуда успокоить грозную парижскую бурю.
На каждом повороте она с тревогой выглядывала из окна. Самые мирные путники казались ей подозрительными. Каждый, думалось ей, старался непременно заглянуть внутрь кареты. Под вечер вдали вырисовались верхушки ланских башен. На дороге стал чаще попадаться народ; с веселыми песнями возвращались домой работавшие в полях; нищенствующие монахи просили у маркизы милостыни. Наконец, в вечернем тумане перед беглянкой развернулся город. Устав от дневной жары, лошади с трудом тащили карету в гору, на которой раскинулся Лан. Наконец карета въехала в старые городские ворота.
— Где почтовый двор? — крикнул кучер караульному у городских ворот и, получив требуемое указание, в последний раз подогнал лошадей.
Те, наконец, дотащили путешественников до почтовой станции.
— Лошадей в Обантон! — повелительно приказала маркиза, а затем щедро расплатилась с прежним возницей, который с улыбкой поблагодарил ее и увел отпряженных лошадей.
Через полчаса карета уже уносила дальше маркизу, мозг которой по-прежнему неутомимо работал.
По большой ланской дороге быстро катился легкий экипаж, в котором сидел сержант Дегрэ, охваченный величайшей тревогой. Он всюду расспрашивал и наводил всевозможные справки; но никто не был в состоянии сообщить ему желаемые сведения, так как маркиза нигде не останавливалась. Видели, правда, несколько карет, но никто не обратил внимания на ехавших в них. Дегрэ не сомневался, что маркиза спешит к границам Франции, ища в бегстве спасения от рук правосудия; поэтому он и выбрал Лан, лежавший на прямом пути за границу. Из окна кареты сержант внимательно разглядывал каждый куст, каждый домишко на дороге. Он уже переспросил около тридцати прохожих — ремесленников, вербовщиков, фокусников, нищих, монахов, но ни от кого не получил удовлетворительного ответа. Его не смущало палящее солнце; безлунная ночь казалась ему достаточно светлой, чтобы разглядеть всякого встречного. Наконец усталость взяла свое; Дегрэ закрыл глаза и проснулся только на рассвете.
— Что это виднеется впереди в тумане? — спросил он кучера.
— Это — Лан, — услышал он в ответ.
В эту минуту послышалось щелканье бича, и сержант увидел верхового, небрежно покачивавшегося на лошадях; в поводу он вел вторую лошадь, усердно посылая в чистый утренний воздух клубы отвратительного табачного дыма. На лошадях была надета сбруя; по-видимому они были ранее запряжены в экипаж. Сержант учтиво поклонился верховому, и тот ответил ему тем же.
— Раненько поднялись, голубчик! — обратился к нему сержант, приказав своему кучеру остановиться.
— Ничего не поделаешь, — ответил тот, — хочу к вечеру вернуться домой.