Разоблачения Атенаисы и ее волнение так подействовали на ее отца, что он не мог произнести ни одного слова. Он уже предвидел возможность следствия и суда. Что будет с его благородным именем? Он покорно склонил голову под тяжелым ударом и тихо промолвил:
— Ты права, Атенаиса… проклятие перешло на нас… Ах, если бы мы никогда не поднимались так высоко!
Маркиза хотела возразить, но в это время в галерее, по которой они шли, показался Лозен с толпой придворных, а это означало, что сейчас появится король.
Людовик вошел в блестящем костюме и направился в зал, где сегодня давал аудиенцию голландскому послу. Увидев герцога Мортемара и его дочь, он подошел к ним и произнес:
— Герцог Мортемар, я надеюсь видеть Вас сегодня у себя на вечернем собрании. Я нуждаюсь в развлечении, мне хочется развеселиться.
— Государь, — сказала герцогиня Орлеанская, подошедшая вместе с мужем, — Вы слишком принимаете к сердцу всякое дело. Вот я так вовсе не боюсь. Слава Богу, маркиза Бренвилье далеко от нас.
Филипп Орлеанский бросил на свою прелестную жену язвительный взгляд и со злобной насмешкой сказал:
— Та-та-та! Вот как мы заговорили! А я помню время, когда Вы очень охотно болтали с маркизой Бренвилье, когда эта опасная женщина была идолом всех гостиных, благодаря своим светским талантам, а также своему благочестию, когда д‘ Альбрэ, д‘Уданкуры и все, как их там звали, разрывались для нее, когда Вы даже в приемной королевы-матери целовали ее. Откуда же теперь такой страх? Подождите же, пока ее вина будет доказана. Видите, я снисходительнее к Вашим друзьям, нежели Вы были всегда к моим.
Герцогиня вспыхнула, как зарево.
Между тем король в это время шептал на ухо Атенаисе:
— Что случилось?
— Государь, мы говорили о маркизе Бренвилье.
— Не упоминайте ее имени! Оно наводит на меня ужас! — воскликнул Людовик.
— А на меня нисколько! — с несколько принужденным смехом сказала герцогиня Орлеанская. — О, у меня сильная душа, я нисколько не боюсь ядов!
— Смотрите, не вызовите злых духов, Генриетта, — поспешно прервал Людовик, — у нас и так довольно всяких ужасов!
— Обратите внимание: большая часть преступлений отравителей имела основанием или любовь, или месть, — прибавил герцог Орлеанский.
Король и его свита оставили галерею, и Атенаиса опять осталась наедине с отцом. Вдруг она слегка ударила себя веером по лбу.
— У меня явилась одна мысль! Скорее, отец! — воскликнула она, а затем поспешно спустилась во двор и подозвала пажа. — Попросите ко мне господина Пикара, вон он садится в свою карету.
Комиссар тотчас явился.
— Как Вы думаете, — сказала ему шепотом Атенаиса, — значу я что-нибудь при дворе?
— О, Вы, маркиза, — божество, перед которым преклоняется весь двор! — с низким поклоном ответил Пикар.
— Не преувеличивайте! Вот в чем дело: где заключен итальянец Экзили?
— В тюрьме Консьержери.
— Я хочу говорить с ним.
— Как? Вы? — Пикар отшатнулся.
— Без колебаний! Когда я могу видеть его?
— Послезавтра вечером, если уж Вы этого хотите.
— Моя благодарность не замедлит.
Пикар снова поклонился.
— Вы знаете дом, в котором живет вдова Скаррон? — продолжала Атенаиса.
— Знаю.
— Встретьте меня там послезавтра вечером. В котором часу это возможно?
— В девятом, маркиза.
— Итак, Вы придете к мадам Скаррон.
Пикар отвесил глубочайший поклон; когда же он поднял голову, маркиза уже исчезла.
— Ах, черт! — бормотал Пикар, садясь в карету, — я вижу на горизонте своей будущности золотые облака, из которых польется дождь дукатов… В Париж, и скорее! — крикнул он, и экипаж быстро выехал из-за железной решетки дворцового двора.