Лашоссе остановился и тяжело перевел дух.
Герцогиня очнулась от своего оцепенения и плакала, закрыв лицо платком.
— Три года просидел я среди разбойников и убийц и в их обществе сам сделался животным. Меня спас только случай: у герцога Бофора, осматривавшего однажды работы, от жары и напряжения лопнула вена на ноге; помощи ждать было неоткуда; надсмотрщик позвал меня, как бывшего цирюльника; я хорошо справился с делом; дошло до разговора; герцог принял во мне участие, и к Пасхе 1660 года я был помилован. Куда мне было деться? Я отправился в Амьен, к твоему отцу, и что же? Он чуть не вышвырнул меня за дверь. “Когда так, — воскликнул я, — я обрадую герцога Дамарра, сообщив ему историю юности его супруги”. Твой отец пробовал уговаривать меня, но я решил поступить на службу в твой дом. Я настоял на своем и ездил по твоему поручению искать твоего пропавшего мальчика… А тем временем умерли твой отец, наши матери, старая тетка в Перше, Жак Тонно… Только ты, твой соблазнитель и я знаем тайну. После всего, что я выстрадал, после того как вынужден был так низко спуститься…
— Но разве я не несла своей доли вины? — простонала герцогиня. — Разве я не переношу добровольно твоего развратного образа жизни? Не заступаюсь за тебя перед герцогом? Зная, что ты вращаешься среди подонков общества, я все же дозволяю тебе жить около моего сына! Ты — бессовестный негодяй! Ты знаешь, что “он” здесь, и мучишь меня, повторяя в сотый раз свою историю, вместо того, чтобы сказать: “Вот где твой мальчик”!
— Очень полезно напоминать тебе о том, что ты зависишь от меня. Так что же ты мне дашь, если я скажу тебе, где тот, другой, и где твой сын?
— Жан! Я погибаю от отчаяния! У меня нет ничего, кроме моих бриллиантов. Возьми их, но подумай, как легко это может повести к скандалу!.. Что, если герцог захочет взглянуть на драгоценности?.. Повидайся с отцом мальчика!
— С ним?! — закричал слуга, сжимая кулаки, — никогда! А впрочем нет: мы увидимся в тот день, когда я отомщу тому, кто погубил мое счастье, жизнь, душу! Отомщу мечом, огнем или ядом! Но, Сюзанна, — прибавил он уже спокойнее, — ты увидишь, что я человечнее, чем кажусь тебе: хотя я и в страшных тисках, но не буду терзать тебя, — Годэн де Сэн-Круа сегодня вступает в Париж, украшенный знаками отличия.
— Он здесь? — вне себя закричала герцогиня, — мой отвергнутый мальчик, которого я считала навсегда потерянным! Мой любимый мальчик!
В эту минуту дверь внезапно отворилась, и на пороге появился юноша с белокурыми локонами, падавшими ему на плечи, один из тех прелестных лиц, которые оставил на полотне потомству великий Рафаэль.
— Вот и я, матушка! — весело крикнул прекрасный юноша, — ты уже опять рассердилась! Конечно, сегодня я отчасти виноват. Не сердись, дорогая матушка, прости! Где отец? Лашоссе, я страшно голоден!
— Ренэ! — воскликнула герцогиня, прижимая голову сына к своей груди, — мой милый, милый Ренэ!.. И бедный Годен! — прибавила она про себя.
— Что с тобой, матушка? — спросил сын, опять твоя болезнь? Твои руки холодны, а щеки горят. С тех пор как я изучаю медицину, я уже кое-что понимаю! Разве ты так беспокоилась обо мне? А где же отец? Он, конечно, бранился; ты должна заступиться за меня. Ну, Лашоссе, где же, наконец, мой хлеб насущный!