У «Рискованного дела» Келси слегка притормозила. Название фермы действительно было выведено аршинными буквами на вывеске над решетчатыми коваными воротами; за воротами виднелась засыпанная щебенкой дорога, поднимающаяся вверх, на самый гребень холма, где был воздвигнут из камня и кедровых бревен большой дом-усадьба.
Извилистая щебеночная дорога была обсажена толстыми вязами, которые выглядели гораздо более старыми — и в значительной степени куда более традиционными, — чем сам дом, чьи современные линии и модерновая архитектура казались по сравнению с ними едва ли не вызывающими. Тем не менее в том, как он венчал собой вершину холма, было что-то по-хозяйски властное, независимое, почти величественное и, как казалось Келси, свойственное именно здешним краям.
Некоторое время Келси неподвижно сидела в машине. Не то чтобы ее очень интересовала архитектура дома или окружающий пейзаж, хотя и то, и другое вполне заслуживало внимания; просто она уже поняла, что если поедет по дороге дальше, то уже не повернет назад. Следовательно, ей необходимо в последний раз все хорошенько обдумать.
Про себя она решила, что ферма «Рискованное дело» с ее удивительно подходящим к случаю названием будет тем самым пунктом, откуда она двинется — или не двинется — навстречу неизвестности, и, закрыв глаза, постаралась сосредоточиться и взять себя в руки. Если она все же отправится дальше, то всеми ее действиями и поступками должны руководить холодный разум и трезвый расчет. Предстоящая встреча не имела никакого отношения к мелодраматичному воссоединению разлученных обстоятельствами матери и ее возлюбленной дочери; здесь все было гораздо сложнее.
Они обе были чужими людьми, которым предстояло решить, останутся ли они таковыми и в будущем, или между ними все же возможно какое-то подобие родственных или на худой конец чисто дружеских отношений.
Нет, поправила себя Келси. Это я буду решать, поддерживать ли нам отношения или нет.
В самом деле, она приехала сюда не для того, чтобы узнать вкус материнской любви, а чтобы получить ответы на свои вопросы. Даже причины поступков Наоми и их возможные трактовки ее пока не занимали. Тут Келси напомнила себе, что никогда ничего не узнает, если сейчас повернет назад и не сумеет задать свои вопросы матери.
Она никогда не была трусихой. Келси с гордостью отметила, что имеет все основания добавить это последнее качество к списку собственных добродетелей, и тронула машину с места. И все же, когда она сворачивала на дорогу между двумя каменными столбами со вставшими на дыбы конями на вершинах, ее руки, стиснувшие рулевое колесо, были холодными и влажными от пота.
Эта засыпанная гравием дорога вела к дому ее матери — к дому, который летней порой, должно быть, был укрыт листвой трех раскидистых ив, от которых и пошло название фермы. Теперь же свесившиеся почти до земли тонкие ветви были лишь едва тронуты нежно-зеленой дымкой, разглядеть которую можно было только на близком расстоянии. Сквозь их беспорядочное переплетение Келси разглядела фасад дома, широкое каменное крыльцо с белыми дорическими колоннами и ковровой дорожкой, округлые линии трехэтажного особняка, выстроенного в плантаторском стиле. Дом показался Келси мягко-женственным и вместе с тем — таким же изящным и горделивым, как и эпоха, вызвавшая к жизни этот архитектурный стиль.
Особняк был окружен садами, которые, как она живо себе представила, в ближайшие несколько недель взорвутся зеленью листвы и ароматом цветов. Загудят деловитые пчелы, запоют беззаботные птицы, запахнут глицинии и фиалки, а на тенистую дорожку выйдет леди Наоми в длинном, до земли, кружевном платье…
Отогнав от себя эти мысли, Келси подняла голову и, глядя на окна усадьбы, принялась гадать: где же та комната? Где спальня, которая двадцать лет назад стала ареной трагических событий?
Останавливая машину, Келси почувствовала, как по спине побежали мурашки. Сначала она хотела подойти прямо к парадной двери и постучать, но потом, сама не заметив как, зашла за угол дома и обнаружила там каменную терраску-патио, на которую выходили высокие французские окна.
Отсюда ей стали видны и кое-какие хозяйственные постройки — несколько сараев с навесами и конюшня, которая показалась Келси такой же аккуратной и красивой, как и сам дом, а чуть дальше, где горбились живописные холмы и паслись лошади, блестело отраженным солнечным светом зеркало водоема.
И почти в тот же самый миг перед мысленным взором Келси пронеслась еще одна картина. Пели птицы, гудели пчелы и шмели, светило яркое и горячее солнце, а в воздухе сильно и сладко пахло цветущими розами. Кто-то смеялся и поднимал ее все выше и выше, пока она наконец не почувствовала под собой надежную и безопасную лошадиную спину.
Не сдержав тревожного восклицания, Келси поспешно прижала ладонь к губам. Она не помнит этого места! Не должна помнить. Просто ее воображение неожиданно разыгралось, вот и все. Воображение и нервы.
Но она могла поклясться, что узнала этот смех и прозвучавшую в нем неистовую, свободную, манящую интонацию.
Пытаясь справиться с внезапным ознобом, Келси обхватила себя руками за плечи и сделала шаг назад, к машине. Мне нужно только взять куртку, твердила она себе. Просто взять куртку — и все. И тут навстречу ей из-за угла дома вышли мужчина и женщина, которые держали друг друга за руки.
В лучах яркого солнца они выглядели столь потрясающе красивыми, что в первое мгновение Келси подумала, что эта пара ей тоже привиделась.
Мужчина был высок — пожалуй, на целый дюйм выше шести футов — хорошо сложен и обладал той неуловимой быстротой и грацией движений, которая отличает уверенных в себе людей. Его темные, слегка вьющиеся волосы, растрепанные ветром, небрежно падали на воротник выгоревшей байковой рубашки. Лицо мужчины словно состояло из одних углов и теней, но Келси сразу разглядела глубокие темно-голубые глаза, которые при виде ее округлились от легкого удивления.
— Наоми… — Мужчина выговорил это, слегка растягивая гласные на южный манер, отчего его голос приобрел звучность и густоту, и Келси подумала, что он больше всего напоминает хороший, выдержанный бурбон. — У тебя, кажется, гости, Наоми.
Келси перевела взгляд на его спутницу и поняла, что никакие слова отца не в силах были подготовить ее к тому, с чем она столкнулась. Это было все равно что увидеть в зеркале будущую себя. В зеркале, отполированном до такой степени, что его свет слепит глаза. Келси как будто глядела на себя самое, и на краткий миг в сердце ее закралось безумное подозрение, что так оно и есть.
— Добро пожаловать, — протянула Наоми, сильнее сжав в ладони руку своего спутника. Это была неосознанная реакция, которую она не сумела бы скрыть, даже если бы постаралась. — Я не ожидала, что так скоро получу от тебя весточку, не говоря уже о том, чтобы с тобой увидеться…
Простую истину, что в слезах пользы нет, Наоми твердо усвоила уже много лет назад, поэтому, пока она рассматривала дочь, ее глаза оставались сухими.
— Мы как раз собирались попить чаю. Может быть, ты к нам присоединишься?
— Я могу зайти в следующий раз… — начал ее спутник, но Наоми вцепилась ему в руку с такой силой, словно он мог спасти ее, заслонить от какой-то неведомой опасности.
— В этом нет необходимости, — Келси услышала свой собственный голос как бы со стороны. — Я все равно не могу остаться надолго.
— Тогда пойдем в дом. Не станем тратить твое время понапрасну.
Наоми первой поднялась на террасу и провела своих гостей в просторную комнату, столь же ухоженную, как и сама хозяйка. В камине горел невысокий, ленивый огонь, который тем не менее довольно успешно справлялся с прохладой последнего зимнего месяца.
— Пожалуйста, присаживайся, устраивайся поудобнее. Я пойду распоряжусь насчет чая.
Наоми бросила один быстрый взгляд в сторону своего спутника и вышла.
Мужчина, очевидно привыкший к разного рода щекотливым ситуациям, чувствовал себя совершенно свободно. По-хозяйски расположившись в кресле, он достал из кармашка длинную черную сигару и улыбнулся Келси улыбкой профессионального обольстителя, предназначенной для того, чтобы очаровать потенциальную жертву и усыпить ее бдительность.