Душ оказался похож на земной — крохотная кабинка, спрятанная в чем-то вроде стакана из мягкого, но прочного пластика. Я постояла под льющимися струями несколько секунд — до тех пор, пока вода вдруг не перестала литься. Голос из ниоткуда произнес:
— Норма воды для одного сеанса мытья израсходована. Желаете использовать дополнительную норму?
— Давай. — Устало сказала я.
И вскинула руки, чтобы хоть на этот раз успеть выполоскать волосы под струями.
Вместо полотенца на выходе из кабинки тело обдул поток теплого воздуха, совмещенный с рывком вдруг возросшей силы тяжести. От неожиданности я даже присела — колени, по правде говоря, подогнулись сами, словно на плечи швырнули тюк с грузом.
Но ощущение навалившегося груза ушло раньше, чем я под его тяжестью уселась на пол — а капель на коже после этого почти не осталось.
Сброшенные мной саронги исчезли, словно испарились. Какая-то из систем корабля подбирает все, что оставляют в душевой? Скевос сюда вроде бы не заходил…
Хозяин каюты к моему появлению успел бросить на кровать какую-то тряпку. Повернулся, едва я вышла, по-прежнему обнаженный…
— Одень это. Сегодня у нас знаменательный день — я спас тебя, причем это не потребовало от меня никаких затрат, кроме небольшого количества времени…
— И большого количества угроз. — Я ощутила большое желанье прикрыться хотя бы руками от его взгляда, но не стала этого делать.
Пусть смотрит, глядишь, скорей надоем. И быстрей расстанемся.
Скевос едва заметно улыбнулся.
— Слова — это не затраты, Наташа. Тем не менее твое спасение от Ворисона стоит отпраздновать. Кроме того, имеется ещё и твое официальное предложение стать моей женой. Я, в конце концов, женюсь не каждый год, даже не каждое десятилетие. Это все достойно чего-то более торжественного, чем перекус на кухне.
Он уже направился к душу, когда я спросил, стоя к нему спиной:
— Скев… ведь ты не стал бы меня спасать, если бы потребовались серьезные затраты?
Его шаги на мгновение замерли.
— Отвечу так же честно, как ты спросила, Наташа. Я не знаю. Но я рад, что мне не пришлось узнать, сколько я готов за тебя заплатить. Очень рад.
Босые ноги снова зашлепали к душу, а я со вздохом взялась за платье.
Неизвестно, откуда у Скевоса оказался женский гардеробчик, но для ужина в честь моего беззатратного спасения он выложил на кровать платье. Самое настоящее, из серо-голубой ткани, перчаткой обтянувшее тело от груди до бедер. По краю короткого подола вяло полоскались ленточки из той же ткани. Едва я натянула на себя эту одежку, как они ожили, заплескавшись вокруг ног. Вылитый эффект ветра, который все никак не проходил…
Зато теперь стало понятно, почему Скевос попросил не снимать кристаллы. Голубое к голубому. Нет, он все-таки эстет.
— Повернись. — Попросил вышедший из душа хозяин каюты, успевший надеть черный комбинезон — точно такой же, как тот, что остался в рубке.
Я крутнулась, ленточки плеснули яростной волной, заходили вокруг бедер.
— Необычно, нетипично хороша… — Протянул Скевос. — И я угадал. Это платье сшито как на тебя.
— Не могу не спросить, где у него батарейка. — Тут же заявила я, чувствуя себя до странности нехорошо под его взглядом. — А то ещё сяду, простите, всей своей обнаженной нижней частью прямо на неё. И будет у нас с платьем одно короткое замыкание на двоих…
Он мотнул головой, глаза у него смеялись.
— Нет, такого я бы не допустил. Платье потребляет излучение, рассеянное по кораблю, своего энергозапаса у него нет. Так что садись смело. Идем?
К выходу он двинулся, не дожидаясь моего ответа. Я зашагала следом.
Привел меня Скевос на один из нижних ярусов. Во время моих прогулок по кораблю вход сюда все время оказывался перегорожен ребристой стальной переборкой. Теперь она скрутилась в громадную балку, подвешенную под потолком — а на пустом пространстве за ней замерли четыре машины. Выглядевшие как… как вязанки копий. Но красивые вязанки, стремительных, чуть надломанных очертаний. Посередине, над каждой, приподнимался темный пузырь, выступая из массы черных толстых стволов с надломом.
— Вершина инженерной мысли Орилона. — Негромко сказал Скевос.
И подошел к той машине, что стояла справа от него. Любовно похлопал по ближайшему окончанию копья — толстенному, где-то полметра в диаметре.